Татуированные макароны - [2]

Абрамчику хотелось плакать. Покрасневший, он еле сдерживал слезы. От выкуренных сигарет мутило, кружилась голова, а в ушах только и слышалось козлиное: «В секу, в се-е-ку». И чем больше Абрамчика мутило, тем звериней становился азарт остальных. Уже уставший, злой, задерганный, Абрамчик сидел на стуле спиной к окну и молча ждал, когда же кончится эта групповая истерика. Сейчас больше всего ему хотелось сыграть в эту секу, хотелось отомстить: Мусе-предателю в первую очередь, Максу, этому жирному быку, Ване — очкастому ублюдку. Ему — особенно, совсем не скрывавшему своего презрения и превосходства над ним, над Димой Абрамовым. Поймав паузу, Абрамчик быстро и внятно сказал:

— Будем играть, или будем стебаться?

— В секу?! — истерика с новой силой окатила Абрамчика, но он уже не краснел, не вскакивал с места, просто сидел, мял пальцами сигарету, ждал своего времени, когда будет смеяться он, а в этом Дима Абрамов не сомневался ни на секунду. Если он проиграет, пусть даже тысячу рублей, он-то отдаст. И не в три дня, а в три часа. А если кто-нибудь из этой нищей троицы проиграет хотя бы сто рублей, не то, что в три дня, в три месяца не расплатится. И здесь уже будет смеяться Дима Абрамов. Но им он этого не сказал, а лишь заметил:

— Если не будем играть, я ухожу.

— В козла, в дурака? — Все-таки неутомима детская энергия. Шутка и теперь сработала. Зная, что все только и ждут, когда он поднимется и попытается уйти вновь, Абрамчик устало отвернулся к окну. А за окном весна. Еще дня три-четыре назад все ходили в пальто, в тяжелых дубленках, а теперь в свитерках, в легких курточках. Девушки ножки оголили, и за окном, по асфальтовой дорожке, цокали такие… э-эх!.. что у Абрамчика даже слезы на глаза навернулись. И про игру он забыл, и про обиду.

— Блин, какие ножки, — стоном вырвалось из самой глубины души Абрамчика.

Тут же все повскакали и бросились к окну.

— Где?! Где?! Где?!

— Да вон же, — открыв окно, Абрамчик вытянул руку вслед удаляющихся ножек. — Девушка, повернись, рубль дам, — истошно взвыл он.

— Ты чего, перестань, услышит же, — Ваня испугался, даже покраснел, и, оправдываясь, добавил: — Красивая же. Была бы какая-нибудь уродина, тогда бы я тоже поорал.

Почувствовав свое превосходство, Абрамчик для крутости закурил, выдохнул с дымом:

— Девственник… Мальчик… Дрочун… — и манерно стряхнул пепел, постукивая по сигарете прямым указательным пальцем.

Ваня покраснел еще больше, напрягся, кулаки сжал и четко выдал:

— Ты кого это онанистом назвал?

Что Абрамчик, что Ваня физической силой друг от друга особенно не отличались. Роста одинакового. Абрамчик толстенький, кругленький. Ваня худой, сутулый, к тому же очкарик. Шансы равные. Муся, конечно, мог влезть, если что. Макс, тот бы ни за кого не влез, разнял бы в нужный момент, и то под вопросом. И даже если бы Муся не влез, и Ваня навалял бы Абрамчику, то завтра же, в школе, Абрамчик пожаловался бы кому-нибудь, и Ване точно бы наваляли. И Абрамчик это знал, сволочь, и повторил:

— Дрочун, — и пепел манерно стряхнул.

Не ответить Ване было нельзя:

— Дома не будем, — выдавил он сквозь зубы, — выйдем, только на разы… А то я тебя знаю, в нос получишь и сразу жаловаться побежишь.

— Базара нет, — Абрамчик выбросил в окно сигарету и первым направился к выходу. Следом — Муся. Макс с Ваней, не торопясь, последними.

Выйдя из подъезда, пацаны уверенно направились к логу. Аккуратно прошли по узенькой тропинке мимо гаражей и оказались на полянке. Она была небольшая, шагов в десять. У самого обрыва, меж двух тополей, висели качели, у гаражей стояли деревянный стол и две скамейки.

Муся первым делом прыгнул на качели. Подняв с земли палку, Макс выкатил из-под стола штук пять пустых водочных бутылок. Ногами спихнул их в лог.

— Козлы, бутылки-то могли за собой в лог выкинуть, — ругнулся он и вернулся к столу. Сел за него и весь во внимании уставился на бойцов. Встав так, что с одной стороны оказался овраг, а с другой — гаражи, бойцы смотрели друг на друга, напрягались, то сжимая, то разжимая челюсти, демонстрируя силу и решительный вид.

— Ну, чего, начинайте, — дал команду Макс.

— Как будем, до первой крови или до слез? — уточнил Ваня. — Или кто кого первый с ног повалит?

— Мне все равно, — гордо заявил Абрамчик и сплюнул.

— Тогда пусть Муся с качелей слезет или не качается, а то голова от него кружится.

В ответ Муся еще сильнее стал раскачивать и так высоко взлетавшие качели.

— Мне он лично не мешает, — и Абрамчик еще раз сплюнул.

— Муся, Ваня прав, кончай качаться, а то ногой кого заденешь, а это уже не на разы.

Макса Муся послушался, сбавил темп и остановился.

— Начинайте.

— Подожди, Макс, пусть он даст слово пацана, что если я ему сейчас навтыкаю, то он завтра жаловаться никому не будет.

— Да на фиг ты мне уперся, я тебя и сам завалю, — и Абрамчик еще раз сплюнул, но в драку лезть не торопился.

— Ни фига, ты слово пацана дай.

— Чего меньжуешь? Ну, на тебе, слово пацана, зубан даю, — Абрамчик щелкнул пальцем по зубу, — ну, че, будем драться или ты меньжанул? — Абрамчик был смел на редкость.

Ванина нерешительность разжигала его, он уже был готов подскочить к Ване и сначала с левой ему, потом с правой, потом подсечку… Сняв очки, Ваня протянул их Максу, встал в боксерскую стойку и приготовился к бою. Абрамчик тоже встал в стойку, но в каратистскую: ноги широко расставил, присел низко вполоборота, руку одну согнул, а другую угрожающе вперед выставил, но быстро устал — ноги от напряжения заболели, и, чтобы виду не показывать, что от усталости из стойки вышел, подпрыгнул и, делая угрожающие движения руками, мелко задергался, изображая настоящего каратиста.