Тартак - [36]

Когда ужинают с хлебом, тогда у них всегда остается картошка, и ее, очищенную и вареную, выкидывают в корыто, где лежит нарублен­ная секачом запарка для свиней.

Все были дома: Пилип, вернувшийся с работы — пахал в Курьянов- щине,— сидел, уже умывшись, на «ровати; возле стола стояла Волька — раскладывала ложки; посреди хаты на полу сидел Колечка в белой рубашонке. Когда открылась дверь и в хату вошел Янук, Колеч.ка начал качаться и махать ручонками. Пилип разговаривал с Волькой, и на Колечку никто не обращал внимания. Янук протянул Колечке кнутови­ще— толстое, можжевеловое, очищенное от коры. Колечка сразу стал рачком, поднялся на ноги, качнулся и... пошел к Януку. Быстро-быстро, переставляя кривые толстые ножки и переваливаясь с боку на бок, как утенок. На него тогда разом взглянули и Пилип и Волька. Кинулись к нему: Пилип с кровати, Волька от стола. Колечка не дошел до белого кнутовища, оно, наверно, было выставлено слишком далеко, вытянул вперед руки и упал ничком на пол. Янук не успел его поймать, поздно нагнулся.

Колечку подхватила с пола Волька, погладила его по голове и от­дала Пилипу. Колечка закрыл глаза и, широко открывая рот — были видны два верхних белых зуба,— плакал на всю хату: ушибся.

Янук нагнулся, чтобы поднять белое кнутовище. Когда он посмот­рел потом на Вольку, она смеялась и что-то объясняла ему жестами. Он не понял ее. Тогда она взяла от Пилипа Колечку, и Пилил показал (Янук сразу догадался), что Колечка пошел впервые. Пошел, увидев в руках у Янука белое кнутовище.

Луна светила прямо в глаза, и Янук, повернувшись, лег на другой бок. Под ним теперь были холодные мешки, и он долго не мог согреть­ся. Надо было достать с чердака и обуть в дорогу новые лапти. На чер­даке висит на шесте еще одна пара — лыковая. Хотя жалко на такое пустое дело лыковых лаптей: пригодятся, когда пойдут косить болото.

Янук любил плести лапти из лык, любил и драть лыки. Ходил один, не брал с собой даже Пилипа. Шел в самую косовицу, среди лета. В это время кора с липовых прутьев обдиралась лучше всего. Прутья стано­вились скользкими, пускали сок, будто вызревали. За лыками он ходил в воскресенье. Поджидал хорошую погоду. Обувал тогда лапти с белы­ми онучами, сидя на скамеечке во дворе, возле колодца под забором, натачивал два ножа — сначала напильником, лотом крутил, слюнявя, на старом, плоском, источенном бруске и водил по твердому оселку. Ножи после оселка были острыми, как бритва.

Брал с собой обед: хлеб, два-три малосольных огурца и бутылку молока. Обед укладывал в большую полотняную торбу, чтобы можно было обратно нести в торбе лыко. Выходил из дому с самого утра: идти было далеко. Перелезал через забор и картофельным полем, на­мокая в росе по колено, направлялся к березняку, начинавшемуся сразу за деревней. Роса стояла весь день, и Янук вымокал, как под дождем.

Молодые липы в пуще росли вместе с лещевником, и к ним из-за лещевлика было не подступиться. Зато в лещевнике липы высокие, тон­кие, прямые и без сучков, хоть режь на удилища. И на них не рос мел­кий жесткий мох, как на липах, которые встречались в >сухом бору,— те стелились по земле, пуская отростки. На лыко такие Янук не брал.

Он срезал прутья, брал их под мышку и относил к старому елово­му выворотню, где оставлял торбу. Наносив прутьев, садился на выворотень и очищал их, гладко срезая сухие сучки и ветки, стараясь не за­деть кору. Очищенные прутья складывал прямо у ног в кучу. Когда куча была большой и уставали руки, Янук закуривал, отгоняя комаров.

Потом он клал нож, брал в руки хворостину, раскусывал кору у комля зубами, доставал пальцами из коры белый прут, подкладывал под него большой палец и дергал. Белый липовый прут выскакивал, как черт из шкуры, подпрыгивая вверх и падая в ягодник за выворотнем. Прут был скользким от сока; сок тек по пальцам и капал на колени. Мягкие, в трубочках, лыки, еще с листьями сверху, где не побывал нож, Янук складывал с другой стороны один возле другого.

Толстую хворостину у комля трудно было очистить; тогда Янук брал ее под мышку и вышелушивал прут обеими руками, как все равно щепал лучину. Краснели пальцы, горели огнем — он снова садился пере­дохнуть и закуривал.

Ободрав все прутья, брал из кучи лыко и, вывернув его наизнанку, свертывал на пальцах в кружок. Кружки оп бросал под ноги и всякий раз смотрел на них, оценивал. С толстых прутьев получались большие кружки; ic суховатых лыко было неровное, в дырках. Петли на кружках он задергивал сначала пальцами, потом зубами — быстрее. Чувствовал, как пахнет лыко: квасом и ржаным тестом, когда его ставили утром, вытопив печь, у шестка и снимали с дежи крышку. Во рту лыко было сладковато-кислым, как солод. Тогда Януку хотелось пить.

Когда у ног собиралась целая куча кружков, Янук отодвигал их к выворотню и только после этого собирал и бросал в торбу. Дома, ког­да лыки подсохнут, он будет скручивать их в большие, со сковороду, круги и вешать на чердаке под крышей, чтобы просыхали. За целое лето навешает полный шест кругов, а зимой будет мочить сухие круги в кадушке и плести лапти. И себе и Пилипу. Волька лыковых не носит, он ей сплетет пеньковые.