Тартак - [17]

...В Красное все мужчины из Дальвы пришли неделю назад по по­весткам — в военкомат. Из Красного их всех сразу отправили на Бори­сов, а его, Боганчика,— он был в финскую пулеметчиком — послали с пятнадцатью красноармейцами назад, под Докшицы,— в часть.

Через два дня они заняли доты под Красным: в Докшицах и Бегомле уже были немцы.

Над самой бойницей снаружи, где она ровно со всех сто­рон обложена дерном, висят на траве капли росы. Густо, одна к од­ной; собираются, будто кто нанизывает их на нитку, затем капают вниз, на песок. И снова блестят, словно выдавленные из земли, и снова опа­дают. Пахнет сырой землей, словно на пашне после дождя.

Когда долго стоишь, подложив на холодный цемент под локти сло­женный вдвое брезент, локти начинают согреваться и ныть. Кажется тогда, что, придя со двора, с холода, оперся дома на теплую печь. И бе­лая полоса — это не дорога за рекой, а побеленная стена у трубы; и внизу не серая вода, а глиняная печь, вытертая, усыпанная мусором и корой — сушились дрова — и заваленная всяким тряпьем.

Взошло солнце, оно светило сбоку, из-за Красного, можно было уз­нать по воде: она заблестела, как рыбья чешуя. Спустя некоторое время на воду легла широкая и тяжелая желтая полоса от тучи; под ней за­дрожал вытянутый красный круг солнца — небо было видно в воде, у самого дота. Над бойницей на траве налилась сукровицей роса.

Было тихо, и, может, потому так отчетливо послышался тут, под землей, рокот, будто где-то рядом завели трактор. За рекой, на шоссе, возле леса, показались танки.

Тряхнуло дот, на плечи с потолка посыпались мелкие комочки из­вестки. На Двиносе, видно, взорвали мост.

Боганчик помнил только, как, вытянувшись в дверях, высокий и тонкий, в широкой брезентовой плащ-палатке, капитан, тот, что вел их на Докшицы, скомандовал: «Огонь!» Потом еще долго кричал: «Огонь!..» — поднимая и опуская руку, будто желая сбросить с себя на­кидку, которую не снимал с плеч всю ночь и которая теперь ему стала тесной и мешала.

Земля задрожала, заходила ходуном вода в реке, словно закипела: стали бить «сорокапятки». Оглушала сбоку своя; бухало и справа, на выгоне, где у самого озера был второй дог, и в сосняке, недалеко от Тартака.

За рекой поднялась сухая пыль, скрыв все на свете. Ветер гнал ее сюда, на эту сторону, где стоял дот.

— Огонь! — кричал капитан. Его уже не было у двери, которая ве­ла к выходу. Только у порога лежала зеленая брезентовая плащ-палат­ка, словно охапка свежей травы.

— Ого-онь!.. — слышалось сзади глухо и сипло.

Го... го... — казалось, кричат только ему одному, Боганчику, и он изо всех сил нажимал на шершавую гашетку, боясь только одного — что мокрые от пота пальцы могут соскользнуть и пулемет заглохнет. В уз­кую щель в щитке, как сквозь тусклое стекло, он видел на том берегу два танка. Они двигались один за другим как-то боком, с шоссе на ло­жок, то показываясь, то скрываясь в дыму, потом вовсе исчезли из глаз. За рекой в дыму ничего не было видно; позади не стихая гремело.

Боганчик чувствовал, как впивается в мякоть больших пальцев шершавая гашетка, но сквозь отверстие ничего уже не видел; всюду бы­ло серо.

Когда его схватила за плечо чья-то рука и стала тормошить не от­пуская, он все еще не мог оторвать пальцев от гашетки. Пальцы впились в нее, выгнулись, сделались как прутья. Лента с желтыми патронами ползла и ползла откуда-то справа из темноты, выгибаясь, как змея, ко­торую взяли за голову.

— ...мать!.. — услышал он над самым ухом; потом рука потянула его за ворот от бойницы.— Прекратить!..

Это кричал во все горло капитан — пулемет замолк, и человеческий голос под землей теперь резал уши. Капитан, топча ногами лежавшую на полу плащ-палатку, показывал рукой на бойницу:

— Ушли вброд... Левых накрыли...

Стало тихо; в тишине звенел вентилятор, и казалось, что этот звон лезет в уши. Будто в земле, стучало под ним, Боганчиком, сердце: он навалился грудью на холодный цемент у пулемета. Капитан постоял на пороге, потом выпрямился, отряхнул с груди песок — должно быть, полз — и скрылся за дверьми. Осталась только на земле плащ-па­латка.

Боганчик сидел у пулемета, чувствуя, что оперся плечом обо что-то острое и холодное и начинает зябнуть. Напряжение проходило, и ему становилось легче, он мог теперь двигать руками как хотел и смотреть, не прищуриваясь, через оконце в щитке на тот берег, где висела пыль.

Потом поднялся, будто после тяжелой болезни.

Перед глазами застыла бронзовая планка на казеннике. Узенькая, длинная, отполированная пальцами, она тускло блестела на свету, про­никавшем в бойницу. Внизу под ней можно было рассмотреть малень­кую звездочку и буквы; по самой планке рассыпались мелкие черные цифры — от двух до двадцати шести.

Боганчик ощупал кожух — он был горячий, не прикоснуться.

Захотелось выпить воды из колодца. Она холодная, просто ледяная, не такая теплая и желтая, как та, которую приносили вчера вечером в бачках.

Выпрямившись, Боганчик начал счищать с себя песок и кусочки кирпича, впившиеся в колени.

Потом он счищал руками песок с длинных, выгнутых и отшлифован­ных о землю станин. Они были холодные и мокрые; холодным и лип­ким был и щиток, с него пыль не счищалась.