Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - [86]
Наши беседы
К опубликованному в то время интервью с Тарковским о «Сталкере» я добавляю сегодня кое-что еще из наших иных, сохранившихся живых разговоров на эту тему. А также помещаю здесь же последнюю часть моих записей дневникового характера, связанных со съемками «Сталкера».
Андрей Тарковский. Рано еще сейчас говорить о «Сталкере»… Пока еще многое неясного… Вот когда все уляжется…
Ольга Суркова. А когда ясно, тогда нам с вами уже не о чем будет говорить. Когда будет уже все сделано, то другие умные люди будут писать свои исследования…
Тарковский. Не знаю, что там будет писаться потом… Но знаю, что сейчас говорить рано… По-моему, рано… А что бы ты хотела? Может быть, более конкретно…
Суркова. Ну, я хотела бы начать со сценария. Насколько я понимаю, прочитав его, вы внесли изменения главным образом по усечению всего второстепенного для вас и сконцентрировались на одной линии действия, выстраивая ее как столкновение разных целеполагающих идей прежде всего. То есть сценарий по сравнению с романом кажется более камерным, но дышащим особым интеллектуализмом, что ли…
Тарковский. Ну вот! Что это еще такое – «интеллектуализм»…
Суркова. Просто хочу сказать, что вы убираете весь внешний антураж действия, сталкивая в лоб разные точки зрения героев, выстроенных в жесткой конструкции и без каких бы то ни было свойственных вам ретроспекций…
Тарковский. Ну, я согласен с тобой… Но я не согласен в одном, в том, что ты называешь все это «интеллектуализмом»…
Суркова. Ну, прямое столкновение разных точек зрения, разных жизненных, философических установок. Мне кажется, что у вас не было еще сценария настолько строго аскетичного по своей конструкции. Так будет и дальше?
Тарковский. Ну, может быть, еще кое-что изменится… Но в принципе, если внутри уже заложено движение, как основа сюжета, то, конечно, именно это движение идей останется. Может что-то меняться, но в любом случае сюжет будет жестким… Не может исчезнуть главное…
Суркова. А что будет с музыкой? Еще не знаете?
Тарковский. Не знаю… Но, наверное, будут шумы… Чего-то такое должно быть… И должен быть такой кусочек, как бы музыкальный обрыв… Но вообще-то хотелось бы, чтобы музыки там как таковой не было… Но если она возникает… не знаю… то как кусок, как обрывок какой-то, как фраза, буквально как фраза, как человеческая интонация… Тут нужен какой-то новый подход: увертюру нужно делать как-то иначе… А я привык, что берется тема, ставится на увертюру, я придумываю к ней подход, и она звучит вместе с надписями… А потом возникает изображение… А здесь мне этого не хочется… Мне хочется, чтобы музыки вначале не было… начать с нуля… и в общем как-то постепенно действие раскрутить…
Суркова. А девочку вы тоже убираете из сценария и еще многое оставляете за кадром?
Тарковский. Нет, девочка, может быть, будет возникать где-то на общем плане, как фигурка такая… Но, конечно, там не будет никаких антуражей… не будет даже писательской виллы… Сталкер будет подбирать их где-то на дороге…
Суркова. Дешевая картина получается…
Тарковский. Это кажется, что она дешевая… Нет, она дешевая, конечно… Пять копеек стоит… Но написано все так, чтобы побольше денег дали… Если бы я не написал всего этого, то мне бы и этих денег не дали, а дали бы копейки, на которые я крутился бы… А на самом деле многое вылетит, не будет никаких эффектов, ничего такого не будет… И этих транспортеров не будет… Останется только ситуация… И то! Понимаешь, в чем прелесть этой условной ситуации? В том, что в конечном счете никто не знает, есть это место, зона, или ее нет… А? То есть, может, ее нет ни черта. То есть что это значит практически? Может, и не нужно всего этого затевать? Да, еще как-то подчеркнуть в диалоге, когда они будут говорить о Дикобразе, их сомнение по поводу существования этого самого Дикобраза… А он-то был вообще-то? Например, кто-нибудь скажет Сталкеру: «А, может быть, Дикобраз это твой псевдоним? При чем тут Дикобраз-то? Может, это ты сам еще собираешься повеситься?» Ну, что-то в этом духе, понимаешь? Хорошо бы, зритель в конце картины вообще усомнился, что он видел какой-то сюжет… ДА – и НЕТ. В общем-то, может, никакого такого сюжета или какого-то такого заветного места и нет? Да и быть не может? Вот ведь как… Собственно, Писатель довольно отчетливо сказал, что вообще-то не очень во все это верит. У меня там в сценарии все с его текстом исправлено… К сожалению, у меня его сейчас с собой нет, чтобы тебе показать, но Писатель говорит, что вообще-то идет с ними до конца только потому, что ему интересно на все это своими глазами посмотреть – я, говорит, скептик, так что всего этого вовсе нет и быть не может…
Суркова. Сравните, пожалуйста, с романом…
Тарковский. Ну, всех этих диалогов в романе не было, всего этого не было…
Суркова. А сценарий-точей в итоге?
Тарковский. Стругацких.
Суркова. А вы даже не соавтор?
Тарковский. Нет, а зачем мне это?
Суркова. Да я просто вижу по диалогам, что все это настолько ваше…
Тарковский. Ну, нет, это все мне совершенно неважно… Мне это не нужно… Они хорошие ребята… А вот знаешь, есть такая… то ли теплоцентраль, то ли завод какой-то гигантский, который мы отыскали… И там котлованы, залитые водой, пеной… А по ним плавают утки… Я тебе скажу, между прочим, зрелище кошмарное… То есть с одной стороны какие-то ужасные котлованы, а с другой стороны обрыв такой вдоль забора больницы Кащенко, а с третьей стороны – Даниловское кладбище… ну… вид там прямо-таки ужасающий… а еще и помойка, над которой все время летают птицы, огромное количество птиц… что-то такое издыхающее…
Ольга Евгеньевна Суркова — киновед, с 1982 года живёт в Амстердаме. Около 20 лет дружила с Тарковскими и даже какое-то время была членом их семьи. Все эти годы находилась рядом с ними и в Москве, и позже в эмиграции. Суркова была бессменным помощником Андрея Тарковского в написании его единственной книги «Книга сопоставлений», названной ею в последнем издании «Запечатлённое время». Книга «Тарковский и Я» насыщена неизвестными нам событиями и подробностями личной биографии Тарковского, свидетелем и нередко участником которых была Ольга Суркова.
Дорогой друг!Перед вами первый номер нашего журнала. Окинув взором современное литературное пространство, мы пригласили на нашу поляну тех, кто показался нам хорошей компанией. Но зачем? — вероятно воскликните вы. — Для чего? Ведь давно существует прорва журналов, которые и без того никто не читает! Литература ушла в Интернет, где ей самое место. Да и нет в наше время хорошей литературы!.. Может, вы и правы, но что поделаешь, такова наша прихоть. В конце концов, разориться на поэзии почетней, чем на рулетке или банковских вкладах…
Летом 1941 года в составе Вермахта и войск СС в Советский Союз вторглись так называемые национальные легионы фюрера — десятки тысяч голландских, датских, норвежских, шведских, бельгийских и французских freiwiligen (добровольцев), одурманенных нацистской пропагандой, решивших принять участие в «крестовом походе против коммунизма».Среди них был и автор этой книги, голландец Хендрик Фертен, добровольно вступивший в войска СС и воевавший на Восточном фронте — сначала в 5-й танковой дивизии СС «Викинг», затем в голландском полку СС «Бесслейн» — с 1941 года и до последних дней войны (гарнизон крепости Бреслау, в обороне которой участвовал Фертен, сложил оружие лишь 6 мая 1941 года)
В книге рассказывается о жизни знаменитого немецкого археолога Генриха Шлимана, о раскопках Трои и других очагов микенской культуры.
Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".
Очерк об известном адвокате и политическом деятеле дореволюционной России. 10 мая 1869, Москва — 15 июня 1957, Баден, Швейцария — российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II,III и IV созывов, эмигрант. .
Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.