объясняющее, почему так долго писалась эта книга и для чего она все-таки написана
Казалось бы, кому как не мне следовало первой написать книгу о Тарковском, кому, как не мне, как говорится, «и карты в руки»?..
Я узнала его еще во время съемок «Андрея Рублева». А затем почти двадцать лет меня связывали с ним и его второй семьей самые близкие дружеские отношения — одно время мы даже состояли в родстве… Отношения эти продолжались вплоть до начала съемок последнего фильма Тарковского «Жертвоприношение» — вслед за Ларисой, женой Тарковского, я была первым слушателем только что законченного сценария.
Случилось так, что я единственная имела возможность наблюдать за работой Тарковского и происходившими с ним метаморфозами не только у нас на родине, в России, но и здесь, на Запаае, куда нас угораздило попасть одновременно, и был период, когда мы оба усматривали в этом «перст Божий»…
А самое главное, что все это время меня как журналиста, допускали в «святая святых» творческих замыслов, разочарований и надежд, профессиональных проблем и озарений, особенно щедро с того момента, когда Тарковский предложил мне стать соавтором «Книги сопоставлений». Спустя десять лет эта книга появилась на Западе под заглавием «Запечатленное время», переработанная и дописанная мною в соответствии с его соображениями и пожеланиями.
Почему же все-таки я молчала так долго, когда одна за другой продолжали появляться работы, исследующие феномен Андрея Тарковского? Почему я отделывалась небольшими статейками, бездействуя по-существу, точно в параличе?
Этому есть несколько объяснений. Отношения наши только внешне носили простой и однозначный характер. Действительно, долгие годы я с детской восторженностью боготворила великого и гонимого художника. О, как это типично для России! Бескорыстная и безоглядная помощь во имя торжества Правды, полной и абсолютной. Тарковский был окружен такого рода людьми, которые, почти обожествляя его, готовы были служить не только ему, но и его семье просто так, ради «святого искусства». Готовыми помочь не только на съемочной площадке, но и дома, по-хозяйству, доставая дефицитные тогда «продуктовые заказы», выбивая дешевые материалы на строительство деревенского дома, оплачивая мебель в рассрочку, бегая по мелким поручениям. Это осмысляло и облагораживало жизнь каждого из нас, допускало в круг избранных. А тем более я оказалась выделенной Мастером среди всех этих людей для самой почетной задачи, творческого сотрудничества — о большем счастье не приходилось даже мечтать!
Но по-существу, я постепенно «вырастала» из этого образа гимназически восторженной почитательницы «великого художника», которого я узнала еще студенткой киноинститута. «Взросление» мое происходило тем быстрее, чем в более кричащее противоречие вступали на моих глазах декларируемые режиссером высокие и «бескорыстные» духовные ценности с его же «житейской практикой». Тогда я решила для себя разделить эти две сферы существования художника: сосредоточиться на его творчестве и пренебречь бытовой стороной его жизни.
Время, запечатленное в его фильмах, хранит следы тяжелой и часто безуспешной борьбы с собою, неумения совладать с той ржавчиной, которая постепенно разъедала его душу, предательски расползаясь по экрану. Его фильмы, на самом деле, уникально интерсны и как объективное свидетельство этой борьбы.
Долгое время я не замечала, или не могла, не хотела замечать следов той эрозии, которая заметна на экране, и до конца объясняет мне сегодня уникальную художественную и человеческую судьбу Тарковского. Мы дружили, точнее Тарковский одаривал меня своей дружбой, и так хотелось, закрывая на все глаза, просто верить и любить идеал — «ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад»…
К тому же мы сотрудничали, и я упорно старалась не замечать иногда очень досадных «мелочей», совершенно не предполагая, что все движется к такой быстрой и неожиданной развязке не только наших отношений, но, увы, всей его судьбы… Но не будем забегать вперед — об этом написана книга…
Прежде чем ее написать я должна была окончательно «остыть» и успокоиться, «отстраниться» от событий, когда-то столь близко задевавших меня. Я начинала писать книгу о Тарковском сразу после драматического для меня разрыва с ним в 1984 году, когда казалось, что режиссер полон сил и перед ним расстилается будущее — но это была бы другая книга. Я должна была переосмыслить и передумать все заново, пораженная его смертью. Ведь, в конце концов, что бы ни было, я так бесконечно любила и потому после, увы, так мучительно ненавидела все то, что связывало меня с Тарковским, Ларисой, их бытом, стилем жизни, их окружением. Душа моя должна была освободиться из многолетнего плена, мысли проясниться, чтобы я смогла, подобно заикающемуся мальчику из пролога «Зеркала», обрести уверенность:
