Таня, домой! - [20]

На второй день в палату положили еще одну девочку, тоже жертву садиковской кухни. Стало не так уныло. За время заточения они в совершенстве освоили игру, которая была тогда хитом у малышни: колыбель для кошки. Для игры нужны были только толстая нитка или шнурок и пальцы. Нитку завязывали и надевали на руки хитрыми узорами. Задача второго игрока была снять нитку одним движением, надев себе на руки.

Нитку все время отнимала мама с ребенком: «Тихий час, кому сказано», – шипела она и разрывала тонкие плетеные узоры. «Мы ведь ей совсем не мешаем, мы тихо сидим», – жаловалась Алька маме. Мама вздыхала и гладила Альку по голове – ну что тут сделаешь?

А на третий день был Первомай. С улицы доносились звуки демонстрации: музыка, детские голоса, хлопки лопнувших шариков. «Ватрушки», – вспомнила Алька и опять заревела. Выписать ее должны были только послезавтра, когда весь праздник уже закончится. Ватрушки в больницу передавать было категорически запрещено: «Только сухарики, мамаша, вы что, у ребенка инфекция, диета!» Алька грызла сухари и обливалась слезами. И даже шарика не было: она боялась их надувать. Однажды попробовала, так он лопнул прямо у нее во рту. Всем вокруг было смешно, а Алька рыдала, будто случилось невероятное горе. Для нее ведь это и вправду было горе.

И вот наконец-то ее выписывали. Алька неслась к маме по коридору со всех ног, будто за ней гналась женщина с ребенком из палаты – ее девчонки боялись, как огня. С разбегу налетела, обняла: «Домой, пойдем домой». «Конечно, домой, – улыбалась мама. – На, держи, теперь можно». В руках у мамы была она – ватрушка. Изумительная, с золотистой корочкой, изюминками. Алька зажмурилась, втянула носом аромат весны и ванили. «Я сейчас», – и стремглав помчалась обратно. «Ты куда?» – растерялась мама. «Сейчас», – донеслось из глубины коридора.

Вбежала в палату, обняла Лариску – ей лежать оставалось еще до послезавтра. Сунула тайком ей ватрушку в карман, как будто шпаргалку передала. «Лариска, держи! Это тебе, – шепнула она. – Только этой не показывай». Лариску понимающе кивнула – этой, то есть мамаше с малышом, она показывать ничего не собиралась. Крепко обняла подружку на прощание: договорились встретиться уже потом, на свободе, но когда это еще будет.

Алька снова неслась по коридору – уже не испуганная, а счастливая до глубины души. «Домой», – выдохнула она и ухватила маму за руку покрепче. На улице солнце светило так, что Алька даже зажмурилась. От рук и маминого платья пахло ванилью, изюмом… ватрушками. А это значило, что весна – она, наконец-то, наступила.

Когда-нибудь

«Hе кончается, не-е-е-е кончается, не кончается синее море…», Лёля напевала слова из любимой песни Тани Булановой и пыталась представить, какое оно? В детстве девочка никогда моря не видела, но много о нем слышала.

– А тебя медуза кусала? А такие огромные ракушки и правда, можно собирать на берегу? А эти красивые полосатые шорты-юбку тебе там купили? А майку? Ев-па-то-ри-я, – Лёля читала по слогам название на футболке девочки, только что вернувшейся с отдыха, и задавала ей целую гору вопросов.

Больше всего Лёлю удивлял загар, темно-коричневый с золотистым оттенком, совсем не такой, какой был у нее после лета в деревне. Она поднесла свою руку, чтобы сравнить: действительно, грязно-коричневый, но никак не золотой!

– Можно лечь на спину, раскинуть руки, и ты не утонешь, – делилась девочка с Лёлей.

– Эх, вот бы и мне такой загар! И такие шорты. Лёле казалось, что от Насти до сих пор пахнет морем и солнцем.

Спустя пятнадцать лет Лёля сидела в автобусе, который вез ее на юг по университетской путевке. Ей хотелось спать. После суток в дороге шея затекла, а ноги опухли. Идея поехать на море уже не казалась такой веселой. Но на подъезде к дому отдыха у Лёли открылось второе дыхание – она вскочила с сиденья и повисла на поручнях – ей не терпелось скинуть вещи и бежать на пляж.

Как назло, никто не торопился. Ребята, уставшие и сонные, медленно выходили из автобуса. Еще два часа ушло на расселение и обед. Лёле было все равно, с кем жить, чем накормят – ей хотелось поскорее увидеть море. Она надела купальник под сарафан и отправилась на инструктаж – далеко не заплывать, в шторм в воду не заходить и так далее. Лёле казалось, что он длился вечно. И, наконец, им разрешили идти на пляж.

Лёля бежала, сбрасывая на ходу сарафан и сланцы. В надежде, что вот-вот настигнет нужной глубины, чтобы поплыть, она все бежала и бежала, но вода едва доставала до пояса. В конце концов, Лёля плюхнулась там, где остановилась. От свежей и хрустящей воды побежали мурашки. Лёля лизнула руку – соленая! Потом набрала немного в рот и выплюнула, заливаясь смехом. Соленая вода – немыслимо!

Плыть в ней, действительно, было легко, как будто чья-то невидимая рука выталкивает тебя на поверхность. Лёля перевернулась на спину, расставила руки в разные стороны и закрыла глаза. Она просто лежала и даже не старалась удержаться на поверхности. Лёля совсем забылась, как вдруг на нее накатилась легкая волна и накрыла ее с головой. Она вскочила и смахнула воду с лица. Защипало глаза. Да, к тебе еще нужно привыкнуть, – подумала она. Море ей понравилось, хотя Лёля и представляла его другим – бескрайним, глубоким и нежно голубым, а тут вода как вода, такая же зеленоватая как в ее родной Волге, только соленая на вкус.