Таня, домой! - [22]

От маминого рассказа у Варьки глаза были на мокром месте – вроде и слышала уже не раз, а маму все равно жалко до слез. Мама в семье была старшей. Все самое вкусное всегда доставалось младшеньким. Еще с тех пор у нее осталась привычка все лакомства делить поровну – даже если это была всего одна конфетка. Старший брат Варьки и вовсе был свято уверен, что мама конфеты не любит. «Ты же всегда нам отдаешь», – с недоумением говорил он. Мама смеялась.

Символом праздника в Варькиной семье были пельмени. Сперва их дружно лепили всей семьей, потом варили в огромной кастрюле, вылавливали в миску, где таял кусок сливочного масла. Выловить оттуда обжигающий пельмень прямо руками, слопать, торопливо дуя на пальцы – ничего вкуснее в жизни не было.

А еще Варька любила мороженое. В местном гастрономе появлялось оно нечасто, а если такое чудо вдруг случалось, надо было еще успеть его ухватить. Покупали сразу коробку, закутывали в шубу и выставляли на веранду, в холод. Потом детям еще долго выдавали помятые картонные стаканчики с пломбиром, и каждый раз это был праздник.

Но самое главное – сахарная вата. Это была настоящая редкость, ее Варьке покупали только в цирке. Попасть в цирк тоже было не так-то просто. Обычно поездки туда организовывали у мамы на работе: фабрика закупала билеты, распределяли по семьям с детьми. В день представления счастливчики грузились в автобус и ехали в соседний город, где был единственный на весь край цирк.

Это было целое путешествие. Сперва полтора часа дороги, потом прогулка по двухэтажному фойе, которое было похоже на декорации к фильму «Золушка»: все блестело, переливалось, играла музыка, расхаживали продавцы всяких диковинных штуковин. Варька даже не выпрашивала ничего, только смотрела во все глаза. А потом начиналось представление – и тут же и мама, и Варька замирали, глядя на арену. Маме больше всего нравились звери и акробаты, а Варьке – клоуны и фокусники. И сахарная вата. Ее покупали в антракте, и Варька растягивала удовольствие на всю вторую половину представления. Вата была немножко колючая и сразу таяла, оставляя долгий искристо-сахарный вкус.

Потом счастливые городские дети шли по домам, а Варьке с мамой предстояло еще полтора часа пути. Варька засыпала прямо в автобусе, уткнувшись в теплый мамин бок. Дома их встречал папа, выносил Варьку из автобуса на руках. Варька просыпалась, но делала вид, что крепко спит – так здорово было прижаться к отцовской груди. Дома мама ее наскоро раздевала, укладывала в постель – ладно, раз в три месяца можно и без вечерней чистки зубов обойтись.

Варька лежала под теплым одеялом и слушала сквозь сон, папа с мамой о чем-то тихонько разговаривают на кухне, и на душе было так хорошо, так спокойно, хотелось даже, чтобы этот вечер никогда не заканчивался. Пусть бы из-за стены всегда доносились убаюкивающие голоса, а в голове играла музыка из представления. Потом Варька незаметно засыпала – таким безмятежным сном, какой бывает только в детстве. И снились ей ночью розовые облака из искрящейся сладкой ваты.

Яблочный спас

Аня надела наушники и выпрыгнула из маршрутки. В голове заиграл «Мумий Тролль «Осталось никаких сомнений, похоже, счастлив я, и не слегка, чтобы в таком хорошем …». Аня была в настроении даже лучшем, чем описывалось в песне у Лагутенко. Она подставила лицо солнечным лучам и засомневалась – а точно ли на календаре середина октября? Такой теплой осени она не помнила. Теплой и радостной. Из пакета потянуло маслянисто-коричным ароматом. Раньше каждую осень она пекла для коллег шарлотку, пока на даче не кончатся яблоки, вот и сейчас решила возобновить традицию – испекла целых три пирога!

Год назад Аня вернулась из столицы обратно в родной город – надоело ей дышать выхлопными газами, засыпать под шум сирен и вечно шуршащей трассы. В Москве она прожила без малого четыре года с тех пор, как развелась с мужем и перебралась сюда из Тулы. Сначала Ане нравился мегаполис. По вечерам после работы она с удовольствием ходила на выставки, а все выходные проводила в городских парках. Тогда метро и потоки людей Ане были в новинку. «Есть в этом какая-то жизнь, – думала она и окуналась в осенние мелькающие сумерки города, где даже автобусы ночью не спят. Под окном квартиры, что Аня снимала, была остановка. Часто, когда девушке не спалось, она садилась на подоконник и смотрела на пассажиров автобуса и в два, и в три ночи. Больше всего Аню удивляла то, что практически все они были прилично одетыми и не пьяными. В общем, не такими, кого можно встретить ночью в провинции. Казалось, эти люди ехали на работу или с работы, и не было разницы между днем и ночью, если не смотреть на часы.

Но потом она стала уставать. От городских сумасшедших – одна такая бабушка жила в соседнем доме и караулила прохожих у метро. Цепляясь за рукав, просила проводить ее домой, мол, не может сама дойти. Но как только ее доводили до подъезда, она снова возвращалась на место, откуда ушла, и история повторялась снова. Причем под руку бабушка брела еле-еле, а вот возвращалась к метро чуть ли не вприпрыжку. Так старушка искала себе слушателей на весь день. Один раз Аня тоже попалась на ее уловки, но потом она была вынуждена за чем-то вернуться домой, и навстречу шла та самая бабуля. Девушку она узнала и больше к ней не приставала.