Танковые рейды - [33]

Тяжелыми были сорок первый и начало сорок второго для нашей Родины. Но они были и временем первой большой победы — победы под Москвой. Мне не довелось принимать непосредственного участия в боях на рубежах столицы, но все мы, солдаты Отчизны, где бы мы ни находились в это время, почувствовали, что блицкриг — это миф, что развеять его выпала честь нам и что хотя до окончательной победы еще дорога в сотни и тысячи километров, но мы шагаем по ней, по этой дороге. И, успешно сдав нелегкий экзамен, мы способны освоить еще немалую науку и дойти до Победы.

Глава третья «Внимание, танки!»

Весна на юге ранняя. Но буйное цветение не радует на этот раз — кончается весенняя распутица, подсыхает почва, открываются дороги, а немцы с новым летом связывают надежды на разгром Советских Вооруженных Сил. Это ясно, и потому мы напряженно ждем новых боев, сражений не на жизнь, а на смерть.

20 апреля 1942 года — как сейчас помню это весеннее, ясное и исполненное тревожных ожиданий утро — я срочно был вызван в штаб корпуса.

Генерал А. З. Акименко уже ждал меня.

— Ага, явился, значит. Что полк, в порядке?

— В порядке, товарищ генерал.

— Видишь, какое дело, Бабаджанян… Ну, в общем, сдай сегодня же полк заместителю.

Я молчал в полной растерянности: как будто бы за мной нет серьезных грехов…

— Что смотришь на меня так, словно убил я тебя? Не волнуйся, жив ты. Направляем тебя на учебу…

— Сейчас, в такой момент, на учебу?

— Да, на учебу. В Академию Генерального штаба! — торжественно провозгласил Акименко. — Все, что ты можешь сказать, наперед знаю… Если б меня коснулось, также возражал бы. Но не тебе же растолковывать, что для победы над врагом нам нужны командиры отличной подготовки… Да и потом, — голос генерала обрел привычную властность, — приказ есть приказ…

Да, приказ есть приказ, его надо выполнять. С тяжелым камнем на сердце попрощался я с командирами, политработниками и солдатами полка и отправился с фронта в далекую дорогу, в Ташкент, как было указано в предписании.

В Ташкенте Академии Генштаба не оказалось. Здесь находилась Академия имени Фрунзе.

Ничего другого не оставалось — явился к начальнику этой академии генерал-лейтенанту Н. А. Веревкину-Рахальскому.

— Что поделать, — сказал Николай Андреевич, — какой-то писарь недоглядел. И придется тебе, пока запросим Москву, оставаться в нашем распоряжении.

Через десять дней опять стою перед Н. А. Веревкиным-Рахальским.

— Пока ничего… Потерпи…

— Товарищ генерал, разрешите мне самому выехать в управление кадров НКО для получения направления на фронт.

— Хочешь, чтоб начальника академии объявили пропагандистом партизанщины? Нет, придется ждать приказа.

Про себя ругаю всех: генерала Акименко, пославшего меня в разгар боев в Ташкент, штабистов, которые не знают, куда какую академию эвакуировали, кадровиков, которым наплевать на какого-то там Бабаджаняна…

В Крыму и на Украине, у Харькова, идут кровопролитные сражения. В начале июля наши войска вынуждены были оставить Севастополь, немцы остервенело рвались на Воронеж, военное положение объявили в Сталинградской области.

Самому уехать? Но как — документы в канцелярии у Веревкина-Рахальского, угодишь в дезертиры.

Как всегда бывает, вызов пришел, когда я уже окончательно отчаялся.

Примчался в Москву, в НКО, в управление кадров. Не тут-то было, говорят: «Ждите, не вы один». Заперли в общежитие, резервистов там тьма-тьмущая.

Жду и жду, а подо мной, что называется, земля горит. Еще бы, столько сводок Совинформбюро наслушаешься за день, уже не сможешь со спокойной совестью в резерве сидеть: Донбасс оставили, Ростов снова сдали, под Сталинградом жестокие бои, враг рвется на Кавказ…

Наконец дошла до меня очередь. С удивлением узнаю: на меня сделано представление — в командиры… механизированной бригады.

— Тут явная ошибка, — пытаюсь втолковать кадровикам, — пехотинец я.

— Знаем, — снисходительно улыбается кадровик, — изучили ваше личное дело. Но… — он доверительно перегнулся ко мне через стол, — есть решение отобрать командиров стрелковых полков для командования механизированными бригадами. Таких бригад сейчас создается… — кадровик таинственно понизил голос, — очень много.

Итак, я в распоряжении Главного автобронетанкового управления Красной Армии. И было бы это событие игрой судьбы, в данном случае олицетворенной в чине кадровика из Главного управления, если б не его последняя доверительная фраза о том, что в Советских Вооруженных Силах создается много новых механизированных бригад.

Что это все-таки означает, думал я: «Внимание, танки!»? Вспоминалась, однако, и другая предвоенная книжка Гудериана, она называлась знаменательно: «Бронетанковые войска и их взаимодействие с другими родами войск». В ней ведь «создатель немецких бронесил», как его величали в буржуазной военной литературе, все-таки признавал, что ни один отдельно взятый род войск не в состоянии решать все задачи, возникающие на поле брани, хотя и торжественно провозглашал: броня, движение и огонь — существеннейшие признаки новых средств атаки…

Я знал, что за поражение под Москвой Гудериан отстранен от командования танковой армией. Но это отнюдь не привело к уменьшению на советско-германском фронте количества танков противника, генералитет вермахта продолжал осуществление гудериановских идей о гегемонии танков в войне.