Танковые рейды - [31]

Три дня длился штурм переднего края противника — и все безрезультатно. Тогда генерал-майор Цыганов бросил в бой танковую бригаду. Теперь уже танки шли в бой без поддержки пехоты и авиации. И хотя они местами вклинились в оборону противника, но вскоре были отброшены, и многие машины уничтожены противотанковыми средствами.

Передают приказ командарма: командирам полков лично возглавить атаку пехотных цепей, любой ценой прорвать оборону противника.

Скирдо, оказавшийся свидетелем разговора командарма с нашим комдивом, позже пересказал мне этот диалог примерно так:

— И не спорь со мной, комдив, мы в Гражданскую всегда впереди своих полков шли в атаку, личным примером поднимали бойцов.

— Но, товарищ командующий, — пытался возразить ему комдив полковник Неверов, — у нас остались считаные танки; если их бросить сейчас, немцы и их пережгут, с чем останемся?

Приказ есть приказ. Добрался я до передовых рот — там в живых осталось до трети положенного состава. В окопах вода по колено.

А напротив — отличные дзоты, хорошо замаскированные на господствующих высотах. Попробуй сунься. «Нет, — подумал я, — о наступлении не может быть и речи». Этой же ночью дополз обратно на командный пункт дивизии, доложил обо всем комдиву. Выслушав мой доклад, Неверов сказал:

— Хорошо, примем меры.

Было это уже к утру, и утром нас всех вызвали на совещание в штаб армии.

Присутствовали все командиры и комиссары полков. Вел совещание сам командарм.

Генерала Цыганова я видел впервые — в полках он появлялся редко. Говорить начал, преодолев сильную одышку, сидя:

— Собрал вас, братцы, чтоб по душам потолковать. Надо разобраться, отчего наше наступление не получается. Не было такого в Красной Армии, чтоб перед противником спасовать. Деникинцев и то — в «психическую» атаку ходили, в рост, под барабан, в белых перчатках, — били! Был командир перед шеренгой бойцов — орел! Сиваш по грудь в воде преодолели? Преодолели. А тут воды, видишь ли, в траншее по щиколотку, мы и… Ну да что там… А может, у вас к командованию претензии есть — стратегия, дескать, того… хромает? Так вы без стеснения выкладывайте.

Все молчали.

— Ну, кто первым?

Никто не прервал молчания.

— Я ведь сказал, приглашаю высказаться смело, по-товарищески, без утайки. Ну… вот вы, товарищ. — Он ткнул пальцем в мою сторону.

— Подполковник Бабаджанян, — привстал я.

— Давай, подполковник. Кавказцы — народ храбрый.

Я попытался объяснить, в каком состоянии части.

Затем сказал, что, по-моему, надо лучше продумать вопросы поддержки атакующих, взаимодействия, а иначе бесплодные атаки обречены на… Цыганов не дал мне договорить:

— Пораженческие настроения? Не позволю!..

Ничего себе — товарищеское объяснение.

— Значит, ты пораженец, подполковник? Отвечай!

— Ни слова больше, — шепнул мне комиссар нашего корпуса А. С. Павлов.

В комнате установилось гнетущее молчание. Наконец Цыганов, справившись с одышкой, спросил:

— А что скажет комиссар этого полка?

Скирдо ответил медленно и веско:

— У нас с командиром единое мнение.

— Заговор?! — вновь вскипел Цыганов.

— Никакого заговора, товарищ генерал. Вы просили откровенного мнения, мы его высказываем, — ответил Скирдо.

— Та-ак… А кто имеет другое мнение? Прошу, товарищи.

Никто не шевельнулся.

— Пусть скажет командир 875-го полка.

М. И. Добровольский вскочил, лихо щелкнул шпорами. Но молчал.

— Есть у тебя другое мнение — докладывай!

— Никак нет, товарищ командующий.

Продолжать совещание после этого было безрассудно.

Цыганов буркнул:

— Командирами полков 2-й дивизии я отдельно займусь, — и отпустил всех…

Распутица под Таганрогом парализовала действия частей 56-й армии. Люди и техника буквально тонули на дорогах. Враг еще осенью 41-го возвел на рубеже реки Миус мощный оборонительный рубеж высокой плотности противотанковых огневых точек, мог сравнительно небольшими силами отражать удары наших наступающих войск.

Промокшие до нитки, бредем со Скирдо к себе в полк.

— «Пораженец»… Ишь ты… — ворчит Скирдо. — Это про тебя, командир.

— И про тебя, комиссар, — угрюмо парирую я.

— А ты знаешь, что такое «пораженец»?

Молчу. Еще бы не знать…

Наш НП на кургане, а курган посреди голой степи — как на тарелке. И авиация противника нещадно бомбит наши боевые порядки. Особенно надоедает нам немецкий самолет-корректировщик с двойным фюзеляжем, который бойцы с первого дня войны окрестили «рамой». Висит эта «рама», как назойливый комар, над нашим курганом — когда только собьют ее зенитчики!

Ко всему человек привыкает, и к «раме» этой мы привыкли как к неизменной детали нашего фронтового быта — группками, правда небольшими, перемещались с одного участка на другой. Но новому человеку тут должно быть явно не по себе.

После полудня раздался телефонный звонок из штаба полка:

— Алло! Алло! Докладывает капитан Дюжик! — Голос у начальника штаба был явно взволнованный. — Вы слышите меня? К вам вместе с товарищем Скирдо направляется высокое начальство.

— Какое сюда, в такое пекло, начальство?

— Замначальника политуправления фронта.

— А фамилия как? Фамилия — спрашиваю!

— Фамилии не знаю, спрашивать было неудобно, а по званию — бригадный комиссар.

— Уговорите бригадного комиссара отказаться от своего намерения — здесь небезопасно, дорога на НП непрерывно обстреливается артиллерией противника. Если очень нужно — передайте — сам приеду.