Танец бабочки - [78]

Накано сидел на ступенях монастыря. Ночная прохлада третьего месяца бодрила кровь. Был час быка — два часа ночи. Огонь лампады медленно угасал, но Тсукиоми вовремя подхватив эстафету, вынырнул из-за туч. Луна залила землю мягким рассеянным сиянием.

Кихэю не спалось. Время третьей луны, когда мир обретал жизнь после зимнего плена, а травы и воды готовились к большому путешествию из недр земли, что бы наполнить просторы благоуханием молодости и первозданной силы, было особенно беспокойным. Накано с белой завистью вслушивался в игру природы, которая с такой легкостью возвращала себе молодость и надежды. Весна звала за собой первыми песнями кукушки и все живое стремилось к созиданию, влекомое всепоглащающей страстью бурлящих соков жизни.

Сзади раздался шорох.

— Ты ходишь, как стадо кабанов, — бросил рёнин.

Икуно присел рядом и откликнулся с неохотой:

— Кабанов я остерегаюсь меньше, чем людей.

Молодой человек обвел взором окрестности:

— В этих лесах их должно быть полно, — сказал безо всякого интереса.

— В этих лесах водится всякая живность, — подтвердил Накано и добавил строго:

— И для тебя это не должно иметь значения.

Икуно устало подпер подбородок рукой:

— Мне все равно с кем драться, ты же знаешь…

Накано смерил ученика суровым взглядом.

— Безразличие и отрешённость — разные состояния, — напомнил Кихэй. — Сколько можно жалеть себя?

Юноша замолк, потупив взор. Призраки прошлого все еще стояли перед глазами. Накано редко отличался душевностью, но сейчас Кихэю стало жаль ученика.

— Я знаю, тебе тяжело. Но прошлого не вернешь. Если ты хочешь выжить, тебе придется научиться жить с этим. А ты застрял в настроениях, которые уже не имеют никакого смысла.

Юноша рассеяно слушал рёнина. Время буд-то остановилось где-то позади и молодой человек блуждал в замкнутом кругу воспоминаний. Острое осознание собственной беспомощности было и мучительным и в то же время необъяснимо притягательным, словно фатально-темный омут пруда. Проблески здравого смысла подсказывали, что воин встал на опасную тропу. И один неверный шаг мог оказаться необратимым.

— Я уже не знаю чего хочу, — прорычал Икуно. — Все запуталось.

Накано поднялся и прошелся вдоль монастырских ворот.

— Позволь тебе напомнить, что в таких состояниях самурай наиболее уязвим. И любая схватка не имеет смысла. Ты потерял цельность. Это уже проигрыш.

Наставления Накано не вызвали в молодого человека ничего кроме острого раздражения. Впрочем, в последнее время даже простая улыбка ребенка не приносила облегчения. Икуно все же чувствовал, что потакание своим слабостям — смертельная игра. Нужно было выбираться из бессвязного эмоционального болота в которое сам себя загнал.

— Что мне делать? — вырвалось у юноши.

Накано развел руками:

— Ты падаешь из одной крайности в другую. Из яростного мстителя перекатился в опечаленного и безразличного ко всему нытика. Своим сожалением ты уже ничем не поможешь. Ни себе, ни им. И винить себя бесполезно. Ты слишком привязан к прошлому.

— Разве это не естественно?

— Это естественно для дураков, жизнь которых — сплошная каша. Ты воин, а у воина есть место только настоящему. Или ты думаешь, что те, кого мы любим хотели, чтобы мы всю жизнь мучились тоской по ним? Смерть — это часть жизни.

Аргументы наставника перевернули все внутри. Молодой человек, яростно сжимая челюсти, вот-вот готов был взорваться, но глубоко вдохнув успокоился.

— Ты слишком жесток, — промолвил отвернувшись.

Перегибать палку не следовало, но Кихэй знал, что чрезмерная жалость окончательно разрушит боевой дух. А собранность была сейчас необходима как воздух.

Накано сел спина к спине ученика.

— Я знаю, — сказал драматическим тоном. — Но жизнь не оставляет нам выбора. Вещи, которые мы не в силах контролировать, приходиться принимать.

— Или не принимать.

Кихэй какое-то время прислушивался к тишине ночи. Монастырь спал. Отдавая сыновей в монахи ради спасения души, родители, как считалось обеспечивали себе райское блаженство до седьмого колена. Воистину человеческие чудачества и предрассудки не имеют границ.

— Если можешь жить — живешь на полную силу, — произнес Кихэй. — Если мотивация отсутствует — уходишь. У тебя есть время до утра. Если ты не найдешь ни одного мотива, придающего смысл твоему существованию, можешь вскрыть себе живот. Противник идет по следу и завтра утром будет здесь.

Часть 5

1

Следопыт проснулся в холодном поту. Дрожащей рукой держа чашу, долго жадными глотками пил воду. Фантасмагория образов медленно уходила за пелену реального мира.

Рёнин провел рукой по лицу отгоняя видения прошлого. Такие сны, как сегодня, не редкость. Иногда хотелось отдать многое за радость ходить по земле обыкновенным человеком, без бремени судьбы. Хотя у каждого, наверняка свои демоны. Воют, стучатся в двери, накатываются долгими воспоминаниями. И никуда от них не деться. И даже ямабуси — бродячие заклинатели, здесь бессильны.

Икуно порылся в кожаной сумке и достал трубку. Когда дымок змеиной петлей взвился кверху, на душе полегчало. Следопыт не мог похвастаться наличием близких друзей, но с большой охотой отдавался этому бесхитростному занятию. Трубка стала его другом, матерью и сестрой. Она уносила его заботы, она ничего не требовала взамен и самое главное была молчаливым слушателем. А последнее время Икуно находил в молчании особое успокоение.