Танец бабочки - [76]

— Я виноват в ее смерти, — произнес юноша, глотая слезы.

— Не говори ерунды. Никто не знает своего часа. Такова ее судьба.

Тело юноши содрогалось в рыданиях. Кихэй тяжело вздохнул.

— В городе оставаться нельзя. Нас затравят. Попробуем выманить зверя, — произнес хмуро.

Икуно не слышал наставника. Накано положил руку на плечо:

— Поплачь. Не сдерживай себя.

7

В храмовом зале было пусто. Время вечерней медитации закончилось и монахи разошлись по кельям. Статуя Будды возвышалась на постаменте, купаясь в перекрёстных лучах сотни свечей. Пламя слегка подрагивало. Под крышей монастыря гулял весенний ветер.

Юноша опустился на колени. Впервые, за долгое время коснулся руками храмовых плит. Внутри ничего не зашевелилось. Душа напоминала выгоревший луг.

Воин склонил голову:

— Великий Будда, все, кого я любил, мертвы. Я больше не знаю, куда идти. Я ослеп. Ты, осенивший мудростью моих предков и даровавший надежду несчастным, прошу тебя, помоги мне. Исцели мое сердце. Укажи мне путь.

Слова лились сами собой. Залом гуляла прохлада, но молодой человек не чувствовал холода, чутко прислушиваясь к внутренней жизни. Выпрямившись, юноша закрыл глаза, погрузившись в полусон медитации, пытаясь вспомнить события прошедших месяцев.

Икуно давно потерял счет времени. Часы, дни, недели мелькали мимо не оставляя следа. Люди появлялись и исчезали безликими тенями. Если бы его спросили, что за время года стоит на дворе, молодой человек ответил бы не сразу. Города, дороги, постоялые дворы — все сплелось в бессвязный набор картин. Изредка в нем возникало лицо что-то усердно обьяснявшего Кихэя. Икуно машинально исполнял приказания наставника и опять проваливался в прострацию. Ветряные колокольчики часто звенели ночами под порывистым ветром второй луны и Икуно схватывался на постели гостиницы, разбуженный их одинокой трелью. И до рассвета сна больше не было. Юноша лежал и смотрел в потолок, будто дровосек из старой притчи, который однажды засмотрелся на то, как бессмертные отшельники играют в шашки. А когда очнулся, то увидел, что за это, казалось, короткое время умерли все люди его времени, а ручка топора истлела.

Взору священника представилось странное зрелище. В пустом молитвенном зале одиноко лежал молодой человек, растянувшись на плитах. Старик, имевший обыкновение обходить по вечерам помещения монастыря, приблизился к телу.

— Что с вами, дитя мое? — забеспокоился священник.

Молодой человек в изнемождении поднялся.

— Простите меня, осё, — сказал юноша. — Я должно быть уснул.

— У вас усталый вид. Вы больны?

— Не думаю, — монотонно ответил юноша, остекленевшими глазами взирая на алтарь.

Потерянность гостя бросалась в глаза. Сколько бессонных ночей послужили причиной такой апатии?

— Вероятно, вы измотаны дорогой. Вам нужно поесть и отдохнуть.

Молодой человек поклонился:

— Благодарю вас. Вы оказали нам большую услугу, приняв под крышу.

— Ну что вы! Ученик настоятеля Дайю не может быть чужим в этом храме.

Однако ваш бледный вид бросается в глаза.

Взор осё светился теплотой.

— Я пытаюсь смириться с потерей близких мне людей, — произнес Икуно надломленным голосом.

Настоятель кротко опустил глаза.

— Понимаю, — сказал мягко. — Насколько я могу видеть, вы воин?

— Вы правы, — сознался молодой человек без энтузиазма.

Священник молча прошелся вокруг гостя. Старику не раз приходилось увещивать людей в безысходном горе.

— К сожалению, мы смертны, дитя мое, — сказал низким тембром. — Вам, как воину, это известно лучше всех.

— Моему разуму — да. Мне трудно убедить свои чувства. — Юноша не отводил глаз от статуи Будды.

Настоятель кивнул:

— Здесь нет противоречия. Мы все привязаны к жизни. Я, например, привязан к этому телу, хотя это всего лишь пыль. Мне кажется, что это и есть я.

— Утверждать обратное было бы сложно, — кисло промолвил Икуно.

— Несомненно., — согласился старик, поглаживая бритую голову. — Видимое легко принимается за суть. И тем ни менее дух — это не тело. Он не рождается и не умирает.

Божественные истины не вызывали в душе молодого человека никакого трепета.

— Я не знаю, что такое дух, — утомленно сказал юноша. — Я знаю только то, что я вижу. Вы правы, мы все рабы своих привязанностей.

Священник с пониманием внимал речам молодого человека.

— Позвольте мне немного помочь вам, — ненавязчиво сказал осё.

Икуно не спешил с ответом и приняв это за согласие, старик зазвонил в небольшой колокольчик. Через некоторое время прибежал монах-привратник.

— Собери бодрствующую братию в зале, — сказал осё.

— Позвольте, узнать зачем?

— Нам предстоит глубокая медитация.

— Слушаюсь.

Монах удалился.

— Я бы не хотел нарушать ваш жизненный уклад, — произнес молодой человек.

— Распорядок не должен быть мертвым законом, — наставительно промолвил старик. — Нам необходимо быть гибкими к существующим условиям. Жизнь — это постоянное изменение.

Монахи бесшумными тенями заскользили по залу, усаживаясь на плиты.

— Что мы будем делать? — спросил Икуно.

— Увидите.

Настоятель жестом пригласил воина присесть. Молодой человек опустился на пол. В зале постепенно воццарилась тишина. Воин закрыл глаза и погрузился в мир звуков.