Танец бабочки - [51]

— Скорее — да, чем — нет, — согласился воин.

— Отсюда вывод. Вероятно, Сато был застигнут врасплох, — предположил следопыт. — Но, опять же, застигнуть врасплох мастера не так просто.

Речь рёнина закончилась продолжительным молчанием.

— И что? — не выдержал долгой паузы Мунисай.

— Только одно, — спокойно сказал Икуно. — Синмэн хорошо знал убийцу.

Молодой воин утомленно прикоснулся рукой к вискам.

Откровение следопыта вогнало самурая в состояние полной путаницы. Ренин наоборот не подавал признаков беспокойства. Паутина следствия давно стала рутиной, превратившись в образ жизни. Прежнюю остроту ощущений стушевала привычка — неизменный бег по следу с присущими ловушками и опасностями приобрел характер повседневности. Обыденности, иногда противной до тошноты.

— А если Синмэн все-таки сменил руку? — не унимался Мунисай.

— Тогда все наши выдумки — мыльный пузырь, — с безразличием сказал рёнин, откинувшись на спину. — И я могу отправляться на встречу с бутылью, а ты блуждать в кругу воспоминаний детства. Хотя, если допустить, что Синмэна оглушили, а после вскрыли живот, то…

— Что?

Облака стремительной скачкой неслись над землей. По губам Икуно пробежала слабая улыбка.

— Тебе не кажется, что вокруг кончины Синмэна слишком много вопросов? — спросил самурая. — Само по себе это разве не подозрительно?

Мунисай, вконец растерзанный сомнениями, не выдержал накала страстей.

— И что будем делать?! — выпалил на одном дыхании.

— По правде говоря, это зависит от тебя.

— Почему? А как же ты?

Загадочное заявление следопыта не могло оставить равнодушным.

— Видишь ли, — в том же духе продолжал рёнин, скрывая легкую усмешку, — даймё не слишком расстроен гибелью Синмэна. Так что если я скажу, что Сато вскрыл себе живот в надежде постигнуть тайны хирургии на личном примере, даймё с удовольствием отсыпет монет и отправит восвояси. Вот и скажи, на кой черт мне вся эта маята?

Все негодование, накопившееся за последнее время взыграло в самурае. Молодой воин вскипел:

— Ну ты и…! А я думал, человек…

— А ты что хочешь-то?

— Правды, — горячо сказал самурай.

— Да? Ну, не знаю… А сколько заплатишь? — в голосе рёнина зазвенели нотки алчности.

Мунисай возмущенно вскочил, отвернувшись к безбрежности океана:

— Катись ко всем чертям!

Икуно поднялся и вздохнув, принялся сметать песок с платья.

— Некрасиво выражаешься, — произнес небрежно. — А только начал походить на человека.

Самурай покраснел от гнева, едва не теряя самообладания.

— Ладно, горячая голова, не злись, — положил руку на плечо рёнин в жесте примирения.

Мунисай раздраженно сбросил ладонь и зашагал вдоль берега.

— Ну, пошутил я, пошутил, — поплелся Икуно следом. — Найдем мы тебе правду, если уж так припекло. Жить без нее не можешь, да? А мне давай, разхлёбывай.

— И без тебя розберусь!!

— Не сомневаюсь! — крикнул следопыт. — Ты у нас гений сыска! Куда ты летишь, черт тебя возьми?!!

— Не твое дело!

— Ну, да… Между прочем, ты ко мне приставлен и когда я говорю «стоять» — ты стоишь!!

Молодой воин прошел еще немного и остановился. Потоптавшись на месте, нехотя вернулся.

— Ладно. Только предупреждаю: будешь загибать — терпеть не буду! — сказал со злостью.

— Ну ты и грозен!

— И еще… — Мунисай нерешительно взглянул на следопыта… — Ты дашь мне слово.

— Какое слово?

— Слово самурая.

Икуно внимательно посмотрел в глаза Мунисаю. Молодой человек, очевидно, был настроен решительно. Просьба выглядела серьезно. Давший слово возлагал на себя нешуточные обязательства. В кругу воинов обещание было сродни клятве в вечной преданности. И преступить ее — означало навлечь позор на свое имя и поступиться честью.

— Что ты хочешь? — спросил Икуно устало, опустив глаза в землю.

— Дай мне слово, что найдешь убийцу Синмэна.

Икуно медлил, взвешивая сказанное. Рвение молодого воина вызывало уважение.

— Давно я не слышал подобных просьб, — вздохнул следопыт.

— Тебя это смущает?

— Нет… Просто времена изменились. В наши дни слова стоят мало. Обещания раздаются с легкой небрежностью.

— И также спокойно преступаются, — подтвердил самурай.

— Ты думаешь, мне можно верить? — с легким любопытством взглянул Икуно.

— А как ты думаешь? — молодой воин оставался серьезен.

Следопыт недоверчиво качнул головой.

— Предки относились трепетно к такого рода вещам, — произнес глядя на бушующие воды стихии. — Теперь же мало кто связывает это с понятием чести.

— А ты? — спросил Мунисай.

Глаза воинов встретились. Решимость молодого самурая искрилась во взгляде. Икуно вздохнул и отступил к океану. На плечи ренина, казалось, накотилась смертельная усталость.

— Хорошо. — произнес глухо. — Даю слово самурая.

Следопыт поправил хаори и зашагал по побережью, словно убегая от непршенных мыслей. Икуно впервые за долгое время ощутил во рту давно забытый вкус. Вкус верности, потерянной где-то на страницах времени. Только вкус это был горький, как отпечатки времени на его лице.

— Слушай, — обернулся к Мунисаю, плетущемуся сзади, — а что, ты и вправду неуклюж с женщинами? Может к врачу сходить или травки попить для силы? А?

Развеять грусть таки удалось.

— Ну, все, ты мне надоел!!

Самурай закатал рукава. Икуно, увидев, что запахло жареным, хохоча понесся вдоль берега, преследуемый разьяренным воином.