Танец бабочки - [45]

Завывание ветра за стенами сарая бросало в дрожь. Юноше казалось, что стая крылатых чудовищ — тэнгу — собралась вокруг постройки в надежде полакомится человеческим мясом. Икуно обернулся и окинул тревожным взглядом Матабэя. Слуга дремал под одеялом из барсучьей шкуры. Похоже, что боль отступила.

Молодой человек устало вздохнул. Жаль, что на празднике мальчиков никто не упоминал, что стяжать воинскую доблесть — занятие не из легких.

— Отец был далек для меня, — заговорил юноша. — С тех пор, как я покинул дом, прошли годы. Учеба в конфуцианской школе, городской блеск, внешний лоск казались мне вершиной счастья. Отец же никогда не покидал пределов провинции, не считая участия в битвах в молодые годы. Я не понимал его. Похоронить себя заживо среди окружения из низшего сословия в глупой привязанности к дому Ямадзаки и поклонении кодексу самураев. Это казалось мне нелепостью, в то время как карьера открывала путь на вершину могущества и успеха.

— Что же изменилось? — промолвил самурай мягко.

— Ничего. Изменился я.

Воин вопрошающе поднял брови.

— Настоящая ценность — это семья. Те, кого мы любим, — сказал юноша.

Икуно опустил глаза.

— Я хочу служить семье. Как требует долг. Как служил мой отец.

Незнакомец глубоко вздохнул.

— Ты будешь учить меня? — высказал пожелание юноша. — Я хочу постигнуть бусидо.

Воин долго смотрел испытующим взглядом. Икуно выдержал осмотр, подтвердив серьезность намерений.

— Что ж, я рад, что ты принял свою судьбу, — серьезно произнес незнакомец.

— Как мне называть тебя?

— Меня зовут Накано Кихэй. Я рёнин. И с этого часа я к твоим услугам.

13

Вечером семнадцатого дня первого месяца у железных ворот замка Инобу, родового поместья клана Танго, остановились трое. Шел густой снег, хотя ранняя весна уже подбиралась к порогу. Страж, возникнув темным пятном, преградил путь. Пытаясь разглядеть чужаков под заснеженными платьями, приложил руку к виску, заслоняясь от снега. Вторая крепко обняла рукоять меча.

— Кто вы? — произнес громко, стараясь перекричать свист ветра.

— Смиренные монахи просят приюта от непогоды, — ответил крепкого сложения странник, выйдя вперед.

Страж окинул пришельцев недоверчивым взглядом. Господин не давал никаких распоряжений относительно гостей.

— Проваливайте. Мы не подаем нищим, — ответил воин.

Непоколебимость стража смутила странников.

— У нас известия для князя Танго, — подал голос второй монах, кутаясь замерзшими пальцами в обледеневшее платье. — Это важно.

— Ваши сказки мне надоели, — бросил страж. — Приюта здесь не будет. Князь не принимает голодранцев.

Первый монах приблизился вплотную, схватив воина мёртвой хваткой за руку, державшую меч. Сжатие было настолько сильным, что воин побледнел от боли.

— Сын мой, — произнес монах, — прояви милосердие. Или ты позабыл о заповедях Будды? Это большой грех.

Воин попытался вырваться. Видя, что слова о святой истине не проникли в сердце стража, монах второй рукой сдавил шею несчастного. Воин сполз в снег.

— Зачем ты это сделал? — воскликнул второй странник.

— Этот грешник не любит Будду, — отозвался монах и, прочитав испуг на лице спутника, добавил: — Не беспокойся, оклемается.

Третий монах, осматривая отдыхавшего в снегу, клацая зубами, пробормотал:

— Хотя прием не самый радостный, мне плевать. Я хочу есть, пить и спать. И, если возможно, с женщиной.

— Матабэй прав, — промолвил первый. — Как это ни странно, но я бы лег даже с мужчиной, только в теплой комнате и после обильного ужина.

Второй закашлялся.

— Боюсь, что если мы подобным образом, — указал на бесчувственного воина, — продолжим и дальше, наш визит сочтут нескромным.

— Скромность украшает болванов, — огрызнулся первый. — Если мы скромно простоим на холоде еще час, то мы так же скромно отправимся к предкам. Поэтому предлагаю навестить грешников и принять исповедь о недостойном отношении к слугам божим.

— Да будет так, — согласился третий.

Спутники направились во внутренний двор, по колени увязая в снегу.

14

Князь Танго Масамори отрешенно рассматривал рисунок китайской вазы, когда доложили о гостях. Красота росписи явно не трогала хозяина. Мысли Масамори блуждали далеко. Недавняя смерть сына потрясла семью Танго и князь всячески пытался рассеять мрачную подавленость.

— Какого дьявола, Уджиро, — хрипло произнес Масамори, уставившись на роспись. — Я никого не жду.

В церемониальном зале было прохладно. Покоями замка уже третью неделю витала тишина. Возле буцудана — домашнего алтаря — беспрерывно горели свечи. К ним изредка приходили родственники, что бы помолится об усопшем Таданао. Князь наотрез отказал бонзе проводить прощальную церемонию. Священники вызывали в нем отвращение в последние дни. Особенно когда они своими заунывными голосами нараспев читали сутры. Слуги побаивались, что князь от горя лишился рассудка.

Самурай, застыв в поклоне, ждал указаний.

— Кто это? — спросил князь, не отрывая глаз от вазы.

— Трое бродячих монахов, — доложил самурай. — Во внутреннем дворе.

— Гони их в три шеи! — выкрикнул Масамори. — Какого черта ты их впустил?

Воин склонился еще ниже.

— Я не впускал их, господин.

— Что?! — Танго перевел взгляд на слугу. — Как они оказались здесь?