Танец бабочки - [33]

— Печень, почки… Какая разница, если болит душа? — часто слышал Икуно.

За внешней ширмой судьбы Акиро лежало нечто тонкое, иногда проскальзывающее в случайно брошеных фразах. Как натуру страстную и увлекающуюся, Икуно вполне подозревал в друге в склонность к романтическим порывам. И в глубоких печальных глазах мелькали временами отголоски буйных событий прошлого. Что скрывалось за туманным взглядом: несчастная любовь или измена? Икуно мог только догадываться.

— Что празднуем? — поинтересовался ненавязчиво.

— Борюсь с отцовским багатством, — безнадежно протянул Акиро.

— Ноша столь тяжела?

— Энтузиазм моей печени угасает, а мозги впадают в уныние при виде неизменно полного кошелька. Я начинаю верить в бессмертие золота, благочестивых куртизанок и богомольных чиновников. Что делать?

— Выброси кошелек.

— Ты хочешь меня травмировать? А как же мои иллюзии? Мое естество требует чувственности, буйства красок. Я покупаю человеческие мечты, друг мой. И должен сказать, иногда попадаются интересные случаи не в пример тебе.

— Ты и впрямь меня ни в грош не ставишь.

— Ты сер, друг мой. В тебе нет игры жизни. Твоя практичность сводит с ума. И что самое печальное — ты абсолютно предсказуем. Карьера, семья, престиж — вот твой потолок. Хотя своим задумчивым видом сегодня ты серьёзно поколебал мои взгляды.

— Сейчас я добью тебя.

Икуно собрался с духом и выпалил на одном дыхании:

— Я покидаю Эдо и возвращаюсь в провинцию служить клану.

Акиро недоверчиво повел головой.

— Повтори-ка, ибо я помоему погарячился с вином.

Икуно смотрел с затаенной грустью куда-то в бесконечность горизонта.

Акиро, сверля друга посоловевшим взглядом, оторопело потер щеку.

— Ты либо сошел с ума, либо на пути к просветлению, — произнес озадаченно.

— Я бы предпочел второе.

— Безумие, сын мой, — не самый плохой выход из брожения жизни, но для тебя это слишком гениально. И поэтому могу предположить только качественный прыжок в твоей ослиной эволюции. Что ты задумал, дурья башка?

В это время невдалеке остановились носилки чиновника из дворцовой знати. Какой-то бедняга по неосмотрительности столкнулся с одним из носильщиков. Как и следовало ожидать, слепая встреча представителей двух разных сословий не закончилась обьятьями. Громогласный окрик подтвердил опасения друзей.

— Куда лезешь, деревенщина?!! Глаза дома забыл? Или всыпать, чтоб прозрел?!!

Обладатель голоса в полкорпуса высунулся из паланкина. Судя по упитанному и холёному виду, рука с рисом редко промахивалась мимо рта, а скорее задерживалась там подолгу. Высокомерие сквозило во всем раздутом облике чиновника и вполне можно было опасаться, что слуга народа вот-вот лопнет от чувства собственной значимости.

— Знаешь, кто это? — спросил Икуно.

— Вполне. Божья тварь, напрочь лишенная эстетического вкуса, как впрочем и манер. Обезьяна с жезлом власти.

— Тебе не откажешь в проницательности. И ты сам ответил на свой вопрос.

— То есть?

— Присмотрись внимательно, — сказал Икуно печально. — Это же я двадцать лет спустя.

Акира оторопело перебрасывал взгляд с чиновника на Икуно, пока наконец лицо не просияло.

— Друг мой! Ты долго спал. Я рад, что ты проснулся. Добро пожаловать домой!

Акиро согнулся в шутовском поклоне.

— Отец прав, — сказал Икуно. — Мои мозги заплыли жиром как туша чиновника. Я спал и сон казался мне приятен. Я слепо желал праздной жизни, даже не ведая кто я.

— Мы все однажды просыпаемся, друг мой.

— Мне страшно даже представить, если бы это случилось тридцатью годами позже.

— Такая возможность не исключена. Можешь считать, что боги любят тебя. — Акиро посмотрел на орущего представителя власти. — И все-таки мы должны отблагодарить это подобие человека. Сам не ведая, он оказал тебе большую услугу.

Друзья перекинулись озорными взглядами и, не сговариваясь, подбежали к паланкину. Чиновник все еще упивался собственным красноречием, а крестьянин испуганно внимал проклятьям на свою голову, как вдруг неожиданно двое, упав на колени, прервали лившийся монолог заунывными причитаниями.

— Да продлят боги ваши дни, о светлейший! Да пребудет с вами благословение всех будд! С упоением припадаем к стопам нашего благодетеля! Да славиться ваше сострадание в веках, за то, что наставляете недостойных! — заорали друзья во всю глотку.

Чиновник оторопело уставился на двух проходимцев. Крестьянин от удивления раскрыл рот шире обычного.

— Чего стоишь, дурак? Благодари господина за мудрость! — прокричал тому Акиро.

Несчастному не осталось ничего. как присоединиться. Трио, стремясь прикоснуться к одеждам светлейшего, заголосило громче прежнего.

— О, мудрейший из мудрых, осени нас своим светом и наставь на путь истинный! О, луноликий, хвала небесам, что столь ничтожных удостаиваешь своей мудростью! Да хранят тебя боги!

Настойчивость ничтожных, как и всеобщее внимание, которое те привлекали, начала смущать чиновника. Испуганно забившись в угол паланкина и еле отодрав благословенный край платья из цепких рук мирян, стремившихся оставить хоть часть святыни, луноликий бросил: «Слабоумные», — и велел трогать.

Носилки тронулись дальше, а крестьянин все еще бился о мостовую.