Танец бабочки - [24]

Рука слегка дрожала. Гость взглянул на противника. Им оказался статный, с грубыми чертами лица, самурай лет сорока. Холодный взгляд. Мощные скулы.

— Содзо!

Оклик остановил воина. Мунисай, пошатываясь, сделал запретный жест.

— Этот человек наш гость.

Самурай пронзительно взглянул в глаза Икуно и отошел в сторону.

— Даймё ждет нас к ужину, — поклонился Мунисай.

— Самое время перекусить, — ответил поклоном Ямадзаки, краем глаза следя за Содзо. Воин вложил меч в ножны левой рукой.

8

Легкий вечерний бриз. Колеблющееся пламя свечей. Шелест платьев проплывающих служанок. Вкрадчивые взгляды. Холёное лицо даймё. Цепкий взор сквозь узкие щели глаз. Сакэ.

— Тебе нравятся мои женщины?

Куртизанки заманчиво смотрят искоса. Икуно окидывает их благосклонным взором скорее из вежливости. А может быть…

— Любая из них — твоя, — бросает даймё.

Они пьют, и хмель ударяет в голову. Взгляд хозяина лукав:

— Или ты предпочитаешь мужчин?

Икуно ухмыляется в ответ. Кружение женщин завораживает. Или это дыхание ветра, или далёкого эхо, протянувшего тонкие нити из полузабытого прошлого… Что он здесь делает? Чужие лица, натянутые улыбки. Роскошь, доведенная до абсурда, возведённая в степень надменность. Даймё что-то шепчет на ухо куртизанке, и та смеется, прикрываясь веером. Смех отлунивает в области сердца, резонируя с похороненными глубоко внутри мыслями. Когда-то он любил этот смех. Когда-то… А теперь сакэ…

— Репутация опережает тебя.

Заявление хозяина возвращает в реальность.

— Неужели? — словно сбрасывая тяжесть веков, произносит гость.

— Даймё Танго решительно настоял на твоей кандидатуре. — Хозяин поднимает глаза. — Вы знакомы?

Икуно сдержан.

— Приходилось встречаться, господин, — старается быть вежливым.

Хозяин, кажется, ждет, но гость не спешит с разговором.

— Я могу понять его чувства, — продолжает Нибуро, перебирая хрустальные чётки. — Они были близки с Синмэном. Уход Сато опечалил и озадачил Танго.

Ямадзаки трудно поразить такой новостью.

— Если человек ушел из жизни, значит на то были свои основания, — говорит безо всякой патетики.

— Например? — хозяин внимательно глядит на гостя.

Икуно пожимает плечами и высказывает предположение:

— Долг чести, тоска, болезни тела, безумие, неразделенная любовь.

Кончиков губ даймё вздрогнули, что не ускользает от гостя.

— И к чему ты склоняешься? — спрашивает Нибуро, вкушая рис.

Ямадзаки не спешит с выводами:

— Трудно сказать что-то определенное, господин.

Молчание зависает натянутой струной. Даже слышно как над головой пищит москит. Вечер тепл как никогда. Веранда лучшее место для ужина в пику душным покоям и галереям. Гладко отполированные доски пола отражают свет ламп. Где-то недалеко шумит кипарис. Шелест его листьев напоминает звуки дождя. Возле стола с явствами радует глаз ваза из китайского фарфора с веткой дуба-касиваги внутри. Это священное дерево. Крестьяне верят, что в нем обитает бог — хранитель листьев. Из темноты сумерек изредка доносится пение соловья. И даже прислужник с опахалом навевает умиротворение. Разве что сонное выражение его лица наводит на мысль, что красота вечера для него — давно обыденность.

Хозяин соответствует окружению. Платье из лилового шелка, опрятно зачесанные назад волосы в сакаяки — прическе с выбритым лбом, голос, привыкший повелевать — все говорит о высоком положении вельможи. Даймё ни по годам смугл. Суровое выражении его лица изредка озаряет тень улыбки. Из всего видно, что строгость в ходу у Нибуро. Среднего роста, статный он производит впечатление человека, с которым шутить не следует. И все же сказать, что он сух душой нельзя. Даймё любит острое слово и тонкий ум, ценит смелость и презирает малодушие.

Икуно решает не оттягивать с вопросом, вертевшимся на языке.

— У Синмэна были долги, господин? — нарушает молчание.

Хозяин, видимо, ожидал подобных расспросов.

— Не думаю, — беззаботно уплетает сушеную морскую траву.

— Почему вы запретили ему?

Нибуро рассеяно перебирает рис в чаше.

— Если слуга без видимых причин просит о сэппуку — это странно, — говорит скептически. — Я не могу так разбрасываться людьми.

С доводами хозяина трудно не соласится.

— Синмэн ничем не мотивировал свою просьбу?

Даймё пренебрежительно машет рукой:

— Пробормотал что-то неразборчивое о бессмысленности жизни. Думаю, он был не в своем уме.

Прохладный вечерний ветер обнимает лицо. Куртизанки вьются вокруг хозяина как мотыльки. Запах духов и благовоний будоражит кровь. В такие часы трудно говорить о делах. Но выбирать не приходится.

Служанка приносит рыбу. Даймё резво обнимает ее за талию. Несмотря на преклонный возраст, Нибуро сохранил гибкость движений. Икуно хочет развить беседу в нужном направлении, но даймё опережает его.

— У меня слишком много подданных, что бы беспокоиться о судьбе одного самурая, но репутацией клана пренебречь я не мог.

Хозяин смеется и кормит с руки куртизанку:

— Эти женщины как ручные зверьки.

Пока даймё забавляется с женщиной, Икуно не может отделатся от ощущения нелепости. Хозяин не слишком огорчен потерей самурая, даже если тот был мастером клинка. Неужели только Мунисай искренне скорбит о смерти Синмэна?