Танец бабочки - [101]

— Вы ошибаетесь, молодой человек. Физические потери неизбежны, но если мы отвергаем близких из своего сердца, мы умираем вместе сними. Вы должны думать о будущем. Вы все часть семьи, — Танго задумался и повторил: — Все!

Часть 7

1

Хидзэн спит под глубоким снегом. Над бескрайними просторами высоко в небе парит ястреб. Позади остались горные пики и перевалы и его крыло величаво чертит воздух широких равнин. Полет его свободен и полон безудержного духа. Внизу земля его предков, тех, кто из столетия в столетие знал и чтил леса, ущелья и поля Хидзэна. Каждая пора года красила эту землю своим очарованием. Весной — благоухание сливы и волны глициний, летом — пение кукушки и грусть ивы у пруда, осенью — голоса цикад и алые листья кленов, зимой — молчание сосен и бег лисицы по снежному бездорожью. Но всего прекрасней вечерние краски. Алые цвета заливают небосвод, над холмами стелится дым — то закурил трубку старый кузнец после тяжелого дня. У наковальни лежат несколько готовых мечей, а он, уставший и довольный, знай себе потягивает дымок и глядя на дальние горы, где спряталась Аматэрасу, задушевно напевает старую балладу о битве домов Тайра и Минамото. И только крик птицы в небесах нарушает сонное безмолвие вечера. Полет ястреба — одинокого стража Хидзэна — длится и длится.

— Где я?

Следопыт с трудом открывает глаза. Видение Хидзэна исчезает. В воздухе витает аромат благовоний. В поле зрения — два размытых облика.

— Не беспокойтесь, господин, вы дома.

Знакомый тембр.

— Кто ты? — слабым голосом произносит рёнин.

— Матабэй, хозяин.

Следопыт поднапрягся и лицо старика материализовывается.

— Что со мной? — вращая глазами, спрашивает Икуно пытаясь привыкнуть к слабому освещению.

— Вы ранены.

— Ранен? — встревожился. — А меч?

Память возвращается медленно. В голове кружит туман. Окружающее приобретает призрачные черты. Может он все еще спит?

— Оружие здесь, — успокоил Матабэй.

Следопыт щупает сталь пальцами. Зычный голос старика возвращает к жизни.

— Вам повезло, что Кэйко оказалась поблизости, — хрипит хозяин.

— Кэйко?

Девушка выходит из тени:

— Рана не глубокая, но вы могли изойти кровью.

Заботливость девушки не вызывает отклика. Тусклый свет андона освещает комнату сумеречным лунным сиянием. У домашнего алтаря отбрасывают тени медная статуэтка Будды и деревянное нэцкэ с изображением бога Хотэя — толстого добряка с мешком сладостей за спиной. У ширмы стоят гэтта — деревянные сандалии. Размер обуви красноречиво указывает на маленькую женскую ножку. Из рощи доносится одинокое пение кукушки. И даже соловей подает голосок — так и норовит подражать ночной певунье. Икуно невольно прислушивается не звучит ли вдалеке мотив флейты, но тут же останавливает себя. Старые привычки дают о себе знать. Хидзэн далек от него так же как и двадцать лет назад. Рана ноет и эта внезапная беспомощность злит рёнина больше всего.

— Откуда такая забота? — язвит Икуно, стараясь подняться, но боль в боку прижимает к постели.

Кэйко удрученно вертит головой и вдруг улыбается.

— Можете не стараться, — смотрит выразительно. — И кроме того, вы мне должны.

— Разве? — рёнин глядит на старика в поиске поддержки.

— Это точно, — вставляет слово Матабэй. — Если бы не Кэйко, вы бы беседовали в другой компании.

Старик указывает пальцем в потолок.

— Если бы… да ка бы… — грубо бросает следопыт. — Ты становишся нудным на старости. Рана ерундовая.

Упорство рёнина лучше всего указывает на то, что он возвращается к жизни.

— Вы невыносимы, — не выдерживает девушка. — Если вас раздражает факт моего участия, то поблагодарите хотя бы Матабэя.

Икуно упрямо молчит. Его выдержке можно позавидовать. Даже Матабэй не удержался, что бы высказать восхищение.

— Выдавить из хозяина слова благодарности, так же сложно как попытаться выдоить зайца. Разве я не прав? — говорит с шутовской гордостью.

— Прав, — соглашается Икуно. — Это болезнь. Грех смеяться над убогим.

Самодовольный вид рёнина выводит девушку из себя.

— Да? — косится недоверчиво. — Знаю одно хорошее средство.

— Какое? — оживляется Матабэй.

— Горячие угли под ягодицы. Моментальное выздоровление.

Старик колеблется. Предложение заманчивое.

— Может и вправду, — предлагает хазяин рёнину под видом просьбы. — Рано или поздно нужно лечиться.

Шутовское представление приобретает опасный поворот.

— И даже не думай, — подозрительно шепчет следопыт. — Подымусь, надеру уши.

Старик, немного поразмыслив, кивает с напускной обреченностью:

— Железный аргумент! Здесь я бессилен.

Старый слуга заливается смехом. Рёнин слегка улыбается. Девушка проходит точку кипения.

— Ничего. Я займусь вашим воспитанием, — заявляет решительно. — Где жаровня?

Взгляд гостьи заставляет Матабэя замолкнуть и всерьез задуматься о ее предложении. Икуно, видя, что теряет союзника, ни остается ничего как сдать позиции, наступив самолюбию на горло.

— Спасибо!

Старик удовлетворенно хлопает в ладоши.

— Вот так чудеса! Колдовское средство, — уважительно обращается к гостье. — А я-то все лаской да лаской.

Взгляды гостьи и рёнина пересекаются. Маленькая вспыльчивая девушка превратилась в гордую женщину. Перемена в ней настолько заметна, что сердце рёнина дрогнуло. Храбрость этого маленького существа трогательна. И в то же время ее глаза полны странного затаенного огня.