Танцы со смертью - [97]

– Нет, с ним я об этом не могу говорить.

Чего у нее не отнять, так это смирения. Это уже несколько вышло из моды. Она знает себя, не впала в отчаяние и не отгородилась от окружающих.

Хотя я думал, что на этот раз мне будет спокойнее, чем когда-либо раньше, всё это сразу же начинает на меня действовать. Сегодня ночью приснилось, что она умерла и лежит в нашей приходской церкви. Наполненный формалином стеклянный гроб стоит наискось на алтаре. У церкви встречаю Мике. Она спрашивает: «Тебе не кажется странным, что они всё это выставили напоказ?» Войдя внутрь, я понял, что она имела в виду: на алтаре, позади гроба, лежат всевозможные искусственные клапаны, стальные головки тазобедренного сустава, протезы сосудов, множество катетеров, которые ей ставили все эти годы; словно дамба вокруг, мириады таблеток, которые она проглотила. Люди в трауре стоят полукругом около гроба. И то, чего все боялись, случилось: она пошевелила ногой и сдвинула крышку гроба. Неловко высвободилась из аквариума. Белоснежка, Гудини[238]. В обвисшем промокшем покойницком платье она выбегает наружу. И во второй раз она нас обхитрила. У выхода она указывает на (ту самую) палату, в которой она воскресла на прошлой неделе.

Как я уже сказал, на сей раз процедура кажется мне менее трудной, потому что Анс ван Дёйн слепа. Примерно за час до смерти я еще раз промыл ей левое ухо. Ей очень хотелось.

Она не хочет, чтобы кто-либо при этом присутствовал. Когда я, как мы с ней договорилась, вхожу к ней, она поворачивает ко мне лицо и смотрит в моем направлении. Нащупывающие движения ее незрячих глаз заставляют меня с трудом сдерживать слезы.

Взяв питье, она спрашивает: «Ты сядешь рядом со мной? Можно я буду держать тебя за руку? Да, так».

Мы еще можем чуть-чуть поболтать. Об ее отце. Он всегда был тяжелым человеком. У нее были прекрасные годы студенчества, пока года через два, ей был тогда 21 год, она не забеременела. Отец всяческими угрозами заставлял ее сделать аборт. Она вынуждена была уступить. В 1965 году это было уже довольно легко устроить.

«Но это правда было… аборт… да, наверно, слишком много алкоголя, я думаю… что аборт, это правда не нужно, ведь у нас было достаточно места… и денег… и детские вещи…» Потом она привалилась ко мне.

«Детские вещи…» – это были ее последние слова. У них было вдоволь детских вещей. И то, что с этой крохотной смертью на устах она должна была вступить в другую, большую смерть, пронзило меня такой грустью, что я заплакал.

Через десять минут входит посмотреть Мике. Анс уже мертва.

– Антон, что ты здесь делаешь?

– Оплакиваю.

– Кого?

– Детей и родителей.

– А, ну да, тогда ты охватил, пожалуй, все категории.

Отец Анс вздыхает, услышав сообщение о ее смерти. «Когда-нибудь это должно было произойти». Он сейчас же свяжется с ее священником. Я говорю, что это кажется мне хорошей идеей.

– О, вы тоже религиозны, доктор?

Протестанты спрашивают, религиозны ли вы. Католики – верите ли вы в Бога.

С пустыми руками

До того как пойти на похороны Анс, хочу сначала встретиться с мефроу ван Вееген и менеером Де Бреемером. Первая – старушка с коричневым дубленым лицом, вырастившая двенадцать детей, и все двенадцать до сих пор остаются под ее строгим надзором. Она всё еще не дает Костлявому вырвать скипетр из своих рук.

Ей почти 96 лет. Один из ее сыновей, получивший нагоняй, потому что не появился на Троицу, недавно вздыхал, стоя рядом со мною в лифте. Наконец, решившись, спросил: «Скажите, доктор, вы больше книг проглотили, чем я, вы точно знаете, что каждый из нас умрет, а?»

С неделю тому назад умерла сестра-близнец мефроу ван Вееген, и та, с настойчивостью, какой она всегда отличалась, сидит теперь целыми днями, не переставая звать и кричать, а время от времени прямо-таки визжит: «Я хочу умереть! Хочу умереть! Помогите же мне, я хочу умереть, умереть хочу, пусть кто-нибудь мне поможет, я хочу умереть, помогите же!»

Я решил, что этот истерический крик пора всё-таки прекратить. Попробую с ней спокойно поговорить. Как-нибудь утром, когда она не чувствует себя уставшей, посмотрю, что с ней такое. Но как только я присаживаюсь рядом, она говорит совершенно спокойно, уважительно и настойчиво: «Я хочу умереть». А я всё еще надеялся на что-то другое.

Ну а теперь к менееру Де Бреемеру. Он уже лежит на боку, спиной ко мне. Бедро в ужасном состоянии. Страшный пролежень быстро превратился в дыру с омертвевшей тканью. Ножницами и пинцетом отделяю слои, чтобы увидеть, насколько глубока рана. Из-за моей возни и из-за того, что он чуть подвинулся, отвратительный бздёх пыхнул из раны мне прямо в лицо, вместе с брызнувшей оттуда жидкостью Я отшатнулся и только успел отвернуть лицо, как пол подо мною поехал.

– Что ты здесь делаешь? – кричит Мике, стоя на краю ямы, в которую я рухнул.

На соседней койке потешается менеер Фейненберг: «Бог ты мой, грохнулся в обморок. Силынебесныегосподибожемойчтобтебячёртпобери! Врач! В обморок!»

Менеер Де Бреемер теперь тоже выказывает некоторое замешательство.

– Чего это? – спрашивает он Фейненберга. – Чего случилось?

– Врач грохнулся. – Фейненберг ликует вовсю. – Один взгляд на твою задницу – и готов.