Танцы со смертью - [98]
– Фейненберг, ради бога, заткнись. Ты знаешь мое плацебо, его осталось не так уж много.
– Твое что?
– Всё, проехали. Сестра, можно вас попросить? Да помогите же мне наконец!
Вслед за этим на похороны Анс ван Дёйн. На подъезде к кладбищу вижу человек тридцать-сорок и несколько блестящих черных «мерседесов». Еще одни похороны, думаю я, идя в сторону группы. Но когда я приближаюсь к ним, вперед выходит отец Анс. Он передает мне записку с текстом песни.
«Abba, Vader, U alleen[239]. Поем при погребении Анс ван Дёйн, 22 июня 1946–19 мая 1992».
Иду обратно к концу процессии и встречаю там Мике. Эти сорок человек просто бесят меня. Ни разу ни одного из них не видел я в Де Лифдеберге. По мне, лучше бы все они отправились по домам: «Примазались, что-то я не очень-то видел вас у больничной койки».
Мике рассказывает, что в последние годы для Анс всё труднее было принимать посетителей, приходивших «просто так», посмотреть на ее борьбу с этой гнусной болезнью, которая раз за разом пинала Анс, сбрасывая ее всё ниже и ниже, разрушая ее с каждым годом всё больше и больше, пока, ослепшая и парализованная, она не запросила выстрел из жалости. Нет, зрителям здесь не место. Многим из пришедших гораздо ближе родители Анс, чем она сама.
Когда все сошлись у могилы, нас попросили встать вокруг. Вижу, что и Яаарсма здесь. Мике тоже удивлена. Что ж, приятное удивление. Священник произносит время от времени прерываемые шумом уличного движения затасканные слова о вечной жизни, обещаниях Иисуса и о том, что мы уйдем с кладбища не с пустыми руками, «иначе жизнь на нашей земле была бы пустой и ничтожной». Это звучит настолько бессмысленно, что я чуть не спросил его: «Всё ли у вас в порядке с головой? Не взглянуть ли нам еще раз в гроб для вящей уверенности?»
Может быть, всем нам следует месяца через три прийти сюда снова, заглянуть в гроб и увидеть, что же нам с кладбища взять домой.
Мы слишком быстро хороним своих мертвецов. Они еще слишком хорошо выглядят, о них еще можно что-то сказать. Вот завести бы еще и стеклянные крышки гроба и чтобы прихожане по очереди приходили их чистить?
Отрицание того, что труп это труп, может производить тягостное впечатление.
И всё же мы с Мике идем выпить кофе. Яаарсмы не видно. Родители пожимают руки в толпе. Я не могу подавить в себе чувство враждебности и подойти к ним. Упиваются своим горем.
Вздрагиваю, когда ван Дёйн кладет мне на плечо свою руку: «Спасибо, что вы пришли».
«Да», – говорю я. Звучит смешно. Стараюсь побыстрее уйти. Как только оказываюсь снаружи, в этот невыразимо прекрасный весенний день, я еще раз возвращаюсь к могиле, словно пришла моя очередь сделать уборку. Все цветы сложены в сторонке, и рабочий занят тем, что засыпает могилу. Он сидит в крошечном экскаваторе, совершенно игрушечном, который доставил бы мне массу радостей, если бы я был мальчишкой. Лучше пусть он меня не видит, ибо прилично ли так скоро возвращаться обратно? Яма не слишком глубокая, и он справляется с ней довольно быстро. Получился песчаный холмик, лопатой он придает ему форму, напоминающую пирог. Затем кладет на холмик цветы, и с легким пофыркиваньем игрушечная машинка с водителем внутри удаляется.
Становится тихо. Я иду к могиле, крадучись, словно боюсь, что меня здесь застигнут, хотя вроде бы что здесь такого? Подойдя ближе, вижу – на ленте одного из букетов, которую этот человек немного расправил, написано: «Кеес».
«Кеес, ты идешь есть?» Бац!
Так вот оно и ведется у нас на земле. Поведай, что у тебя на сердце. И умри.
Фантомная боль
После смерти Анс ван Дёйн нет спасения от привычной мигрени. Даже через несколько дней боль не утихает, но висит в голове – квазимигрень, которая не настолько грызет, чтобы вынудить лечь в постель, но достаточно тяжела, чтобы отравить тебе жизнь. Боль начинается, если держать голову прямо. Когда лежишь, всё в порядке. Возможно, подвижная опухоль мозга, рассуждаю я, которая при изменении положения замыкает пазухи мозга и вызывает боль (висячая эпендимома).
У меня всё чаще длительные головные боли, вплотную приблизившие меня к компьютерной томографии. Но Олденборх считает, что делать сканирование еще рано. Однако я нервничаю и уже дважды звонил ему.
– И что это по-твоему? – спрашивает он раздраженно.
– Разумеется, опухоль мозга, что же еще?
– Разумеется, как же иначе? Знаешь, хватит. Опрокинь-ка на ночь стаканчик и поройся у себя в шкафчике с опиатами. Нет, никакая инъекция тебе не нужна. Глоток коньяку, хорошая сигара, чуть-чуть петидина[240], и будешь себя чувствовать, словно родился заново.
– Ну что ж, так и сделаю, – отвечаю я вяло.
Он думает, что я waving, а я drowning[241].
Возвращаюсь на велосипеде домой, в голове мелькают все эти фразы. «Кто стольким жертвам помог найти дорогу к концу, теперь сам должен…» Ипохондрия: чуть кольнет – и слышишь погребальный звон колокола. Ask not for whom it tolls, it tolls for me![242]
Мефроу Гейтенбеек, ту, что с цацками-мацками, недавно на переходе «зебра» сбила машина. Перелом лопатки, и очень серьезный. Из-за затруднений с дыханием она должна была даже провести ночь в палате интенсивной терапии, но потом всё наладилось, и сегодня я снова встречаю ее в полном здравии у постели ее мужа.
Книга посвящена жизни и деятельности М. М. Литвинова, члена партии с 1898 года, агента «Искры», соратника В. И. Ленина, видного советского дипломата и государственного деятеля. Она является итогом многолетних исследований автора, его работы в советских и зарубежных архивах. В книге приводятся ранее не публиковавшиеся документы, записи бесед автора с советскими дипломатами и партийными деятелями: А. И. Микояном, В. М. Молотовым, И. М. Майским, С. И. Араловым, секретарем В. И. Ленина Л. А. Фотиевой и другими.
В книге рассматривается история бурной политической карьеры диктатора Ирака, вступившего в конфронтацию со всем миром. Саддам Хусейн правит Ираком уже в течение 20 лет. Несмотря на две проигранные им войны и множество бед, которые он навлек на страну своей безрассудной политикой, режим Саддама силен и устойчив.Что способствовало возвышению Хусейна? Какие средства использует он в борьбе за свое политическое выживание? Почему он вступил в бессмысленную конфронтацию с мировым сообществом?Образ Саддама Хусейна рассматривается в контексте древней и современной истории Ближнего Востока, традиций, менталитета л национального характера арабов.Книга рассчитана на преподавателей и студентов исторических, философских и политологических специальностей, на всех, кто интересуется вопросами международных отношений и положением на Ближнем Востоке.
Вашем вниманию предлагается биографический роман о турецком писателе Намык Кемале (1840–1888). Кемаль был одним из организаторов тайного политического общества «новых османов», активным участником конституционного движения в Турции в 1860-70-х гг.Из серии «Жизнь замечательных людей». Иллюстрированное издание 1935 года. Орфография сохранена.Под псевдонимом В. Стамбулов писал Стамбулов (Броун) Виктор Осипович (1891–1955) – писатель, сотрудник посольств СССР в Турции и Франции.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Валентина Катаева включены его публицистические произведения разных лет» Это значительно дополненное издание вышедшей в 1962 году книги «Почти дневник». Оно состоит из трех разделов. Первый посвящен ленинской теме; второй содержит дневники, очерки и статьи, написанные начиная с 1920 года и до настоящего времени; третий раздел состоит из литературных портретов общественных и государственных деятелей и известных писателей.
Книга В.Носовой — жизнеописание замечательных русских танцовщиц Анны Павловой и Екатерины Гельцер. Представительницы двух хореографических школ (петербургской и московской), они удачно дополняют друг друга. Анна Павлова и Екатерина Гельцер — это и две артистические и человеческие судьбы.