Тамтамы до сих пор звучат - [54]

— Замани я саке[19], — говорят нам они.

Дальше беседа не клеится, хауса замечают, что на солнцепеке разговаривать нелегко. Что нам оставалось делать? Отправляемся в бар, который составляет часть цивилизованной Салаги.

Кока-кола или пепси-кола, вентилятор, реклама шоколада Нестле — таковы аксессуары местного бара. Два скучающих шофера пьют слабо охлажденное пиво, привезенное с побережья.

— То были другие времена, — продолжают беседу хауса. — Мы, конечно, уже не помним торговлю людьми, но когда здесь были большие базары, где продавали орехи кола, арахиса и просо — это осталось в памяти. А шум и гам, а толпы приезжих! Салага была тогда самым крупным торговым городом на север от поселений аканов!

На улице за стенами бара страшная жара, воздух словно застыл над поселком с белыми и коричневыми домиками хауса и примкнувшими к ним круглыми хижинами гонджа. По шоссе машины движутся на север, в Тамале и далее в саванну. Редко кто из них делает тут остановку. В Салаге? Зачем?

Познакомимся теперь с большой дорогой, по которой возят арахисовые орехи.

Я открываю старые блокноты. Из них сыплется красная пыль. Старательно вытряхиваю ее, но страницы блокнота так и остались желто-красного цвета. Здесь мои записи, сделанные во время путешествия по степям и саваннам на восток от Ниамея. Пески Сахары давным-давно замели следы шин нашей машины, кусочек проволоки — причина прокола покрышки — наверняка покрылся ржавчиной и валяется около заброшенного французского Поста Маргу рядом с обломком бывшего дорожного указателя. Остались только воспоминания и записи. В самом начале, сверху странички, несколько цифр: столько-то и столько килограммов багажа, столько-то магнитофонной ленты. Затем перечисление мест, с которыми я хотел бы познакомиться и записать там некоторые диалекты области, где вместе проживают два больших африканских народа — джерма и хауса…

Вдоль африканских дорог стоят теперь столбы с натянутыми на них проводами. Столбы внушают человеку доверие, особенно тому, кто уже третий раз чинит на солнцепеке машину при сорокаградусной жаре. Они показывают шоферу дорогу и как бы говорят, что он не одинок, хотя за весь день в этих краях встретились ему всего лишь две-три машины.

Дорога эта ведет от Ниамея на юг, проходит через Догондучи и Бирнин-Конни — вернее, минует их. За сезон по ней проходят десятки автомобилей. Довольно регулярно появляется здесь и белая громада автобуса трансафриканской компании. Пассажиры волей-неволей задают вопрос, почему дорога не идет по прямой и необходимо ехать в объезд. Глядя на карту, тут же убеждаешься, что около кривой черты, обозначающей шоссе, нанесена какая-то пунктирная линия, совершенно прямая. Надпись над ней гласит: «Дорога для караванов». Становится понятно, что путь этот подходит только для верблюдов, а автомобилям приходится следовать на юг, если они не хотят увязнуть в песках. Если же надо быстро проехать из одной деревни в другую, то тебе не подходит белый великан-автобус. Он движется по определенному маршруту, останавливаясь только на больших станциях, чаще всего раз в день, а в некоторых местах — только два раза в неделю. Мне повезло: я нашел малолитражную машину и нанял тут же шофера, который готов был отвезти меня за несколько сотен куда угодно. Оставалось только объехать несколько раз Ниамей, закупить необходимые продукты, одолжить у любезных коллег раскладушки, противомоскитные сетки и палатки, получить от чиновников и прочих лиц сопроводительные документы — и можно было выезжать по длинной дороге, указатели у начала которой сообщали:

Досо — 139 км
Коре Майрова — 253 км
Догондучи — 276 км
Бирнин-Конни — 419 км
Мадава — 507 км
Маради — 684 км
Зиндер — 937 км
Лак Чад — 1610 км

Указатели действовали на меня как голоса далеких городов, которые разговаривали на понятном мне языке хауса: Коре Майрова (кваре Майрува) — река, долина, полная воды; Догондучи (догон дучи) — большая длинная скала; Бирнин-Конни — город кустарника конни; Мадава (мадова) — город проса; Маради — клеветник. Последние названия говорили о самом центре черного континента, той черте, по которой не только проходила граница государства — а когда-то и колониальной державы, — но и двигались европейские путешественники, а во время войны — колонны войск свободной Франции.

Время, к сожалению, диктовало мне условия: исследовать ли места около границ расселения хауса и джерма или выбрать Зиндер и озеро Чад. В конце концов я принял компромиссное решение — доехать до Маради, где в это время проводил записи мой коллега из Института восточных языков, ученик профессора Андрэ Мартинета. Я решил встретиться с ним, а уже потом вернуться в пограничные земли хауса и джерма, которые французские географы называют «Le pays des Maouri».

Мои первые впечатления от поездки подтвердили слова путеводителя: дорога в большей своей части была исключительно однообразна. Выгоревшая равнина, поросшая засохшей травой и кустарниками. В засушливый период он кажется желтым высохшим морем, по которому ветер из Сахары гонит тучи пыли. Когда едешь в машине, то при температуре между тридцатью и сорока градусами все время тянет открыть хотя бы немного окошко. Но стоит это сделать, как в машину, не принося прохлады, врывается пыль. За одну минуту белая рубашка покрывается красным налетом, не лучше выглядят брюки, платок, нижнее белье, блокноты, карты.