Тампа (ЛП) - [72]

Я кивнула. Детективы слегка наклонили головы, изучая каждую микроэмоцию, которая указала бы на мою виновность. «Не могу», — тихо произнесла я.

«Я не виню вас ни на грамм», — провозгласил адвокат. Затем, повторил, повернувшись уже к детективам. — «Я не виню ее».

Пока адвокат продолжал упирать на страх, испытанный мной в тот вечер, я размышляла о том, что на самом деле не убила бы Джека, даже если бы поймала его тогда. Конечно, не считая того варианта, если бы он совершил какое-нибудь явно агрессивное действие — бросился на меня, схватив нож, или был совершенно безрассуден в разговоре, что заставило бы меня принять превентивные меры. Я просто хотела, чтобы он увидел преимущества решения дела словами. Он бы мог отступить и позаботиться о Бойде, пока я заберу свои вещи из дома. Потом, когда я выйду, он бы вызвал скорую и рассказал вполне невинную версию: что они с Бойдом — друзья, которые играли в борьбу и нечаянно один из них ударился головой. Я думаю, Бойд был бы в достаточном сознании, чтобы понять, о чем идет речь и подыграть со своей стороны, или хотя бы разыграть потерю памяти, когда придет в сознание.

Детектив вздохнул и принялся выводить пальцем крупные окружности на столе. «Знаете», — произнес он, — «Джек сообщил нам, что вы спали и с его отцом тоже». Другой детектив поднес к губам чашку из-под кофе и выплюнул в нее комок жевательного табака. Я почувствовала, как страх сковывает мое дыхание. Сейчас мне перескажут обвинение Джека, что я намеренно оставила его отца умирать, чтобы позволить своей позорной тайне умереть вместе с ним. За этим может последовать целая череда новых обвинений, сильно ухудшающих мою защиту и общественное мнение обо мне, и даже может привести к тому, что Деннис откажется защищать меня, испугавшись что скоро всплывут другие неизвестные стороны дела. И тем не менее, похоже, те месяцы унылых совокуплений с Джеком оправдали себя: он не передал полицейским эту информацию. Джек чувствовал себя вовлеченным во все произошедшее — он был активной стороной событий и не сделал ничего, что могло бы помочь Баку в его последний час. Также, он продолжил спать со мной после того, как я убедила его, что Бака нельзя спасти.

Голова Денниса покачалась из стороны в сторону, обдумывая услышанное. «Если это и было, то лишь способствовало бы признанию того факта, что моя клиентка — попавшая в непростую ситуацию молодая женщина, отчаянно ищущая любви. А никакой не „хищник-педофил“, как допустил себе сказать в интервью господин окружной прокурор». Я не смогла не наградить Денниса улыбкой восхищения, — иметь на своей стороне его находчивый ум было моим бесспорным преимуществом.

Второй детектив снова плюнул в чашку, на этот раз с куда большей силой. «Или она просто хищник-педофил и шлюха», — сказал он. Пошедшие в ход ругательные ярлыки означали, что наши расходы на оборону принесли результат: они не собирались предъявлять дополнительных обвинений, кроме половых преступлений.

«На этом, джентльмены, я полагаю, мы на сегодня закончили». Мой защитник встал и я последовала его примеру. Второй детектив проводил нас взглядом, не спуская с меня глаз. По тому, как они с противоречивым желанием впились в детали моей фигуры, я отлично поняла: даже зная все детали дела, он все равно хотел меня. Он хотел меня, несмотря даже на то, что понимал, чем это может для него обернуться.

ГЛАВА 17

Несколько месяцев до суда я провела в Тампе, в дерьмовой квартире с хрипящим кондиционером и некачественным ковром, на который я не решалась ступить босиком. Толпы грушеподобных мамаш разбили лагерь на противоположной стороне дороги и днем и ночью пикетировали с самодельными плакатами, которые клеймили меня больной растлительницей малолетних, заслуживающей провести остаток жизни в тюрьме. Я могла только гадать, насколько рады были их мужья этому внезапному хобби, которое выгнало этих мерзких женщин из дома.

Крича и потрясая лозунгами, они пополнили ряды тружеников экономики протеста, валютой которой были сочувствующие гудки автомобилей. Каждый раз, когда проезжающая машина издавала ревущий гудок, они вздымали вверх мясистые руки и ударяли друг другу пятернями. Конечно, ни одна из них не выглядела представляющей какую-то опасность, тем более для меня. Как раз наоборот, — мой судебный процесс дал им ощущение целеустремленности, которое сделало их легкомысленными и возбужденными. Вечерами выходных, когда их численность была максимальной, они часто устраивали хоровые песнопения, среди которых особой популярностью пользовалась «Учи, а не трогай». Среди пикетчиков никогда не было мужчин, хотя некоторые матери сочли подходящим привести своих маленьких детей, чтобы привить им такой полезный жизненный навык, как стояние на обочине дороги с негодующим видом. Условиями моего домашнего ареста была оговорена возможность предварительно запланированных и одобренных вылазок за продуктами, но я, как правило, заказывала их с доставкой. Поняв это, они, как только работник доставки подъезжал к моему дому, бросались к нему наперерез. «Тебе есть восемнадцать?» — выкрикивали они в недоумевающее лицо развозчика пиццы. — «Это может быть опасно, если тебе еще нет!»