Тамерлан - [81]

Мирза Искендер прервался, задумавшись о природе только что написанной им и еще не успевшей раствориться фразы.

Он хорошо помнил эти события пятилетней давности. Прохладный воздух Карабахских гор, мирные селения, притихшие, приникшие под тяжестью надвигающейся войны, набрякшей, как гигантский волдырь, готовый вот-вот лопнуть и расплескаться. Запахи осени, смешиваясь с дымами бесчисленных костров, создавали особый волнующий аромат. Описание, а следовательно, и воспоминание мирзы Искендера еще не доползло до резни грузин и армян, но трупный мрак уже наполнил его ноздри, воскрешая в памяти ужасающие картины, ради лицезрения которых его, Искендера – Александра, вывезли некогда из милой и уютной Рязаньки, навсегда оторвав от родной сторонушки и заставив в качестве личного писаря скитаться вместе с великим завоевателем по местам его завоеваний.

Искендер глубоко вздохнул. Чернила уже высохли, растворившись, и фраза про смрад, мнящийся ненасытным до такого рода запахов ноздрям смертоносца, исчезла во временном небытие. Искендер взял другой калям, обмакнул его в обычные чернила и поставил точку там, где ему надо будет продолжать свою повесть в следующий раз. Он сделал это потому, что осознал – трупный запах не плод сильного воспоминания. Он и впрямь стоит в комнате – здесь, в опочивальне Тамерлана, в его Синем дворце, и исходит смрад сей оттуда, из полутемного угла, где на высоком ложе из мягких дамасских и прусских ковров спал сам смертоносец Тамерлан.

Искендер посмотрел на нукеров. Один спал у окна, другой сидел у двери в такой ловкой позе, что не сразу поймешь, спит он или бодрствует, но мирза-то знал – спит. Он сложил все свои письменные предметы в ларец, аккуратно закрыл его и медленно стал приближаться к постели Тамерлана. Наконец встал совсем близко.

Лицо больного властелина, и так-то во сне всегда особенно неприятное, теперь было просто отвратительным – опухшее, сырое, с загноившимися в уголках глазами, большеротое, темное, как у демона. Нет, вопреки ожиданиям писаря, он еще не умер, еще был жив и дышал, но трупный запах действительно исходил от него, едкий и тошнотворный. Это могло послужить основанием для весьма неожиданного заключения – Тамерлан на сей раз не притворяется больным, он на самом деле болен, а быть может, и вовсе находится при смерти, коль уж начал заживо смердеть.

Тут Искендер испуганно вздрогнул, увидев, что глаза хазрета уже открыты и внимательно смотрят на него.

– Во имя Аллаха, всемилостивого и милосердого! – пробормотал мирза. – Скоро уже утро, хазрет. Вот-вот заявится векиль.

– Чем это так мерзко воняет, Искендер? – спросил Тамерлан. – Ты чувствуешь? Несет так, будто где-то рядом гора трупов.

– Ннн… не знаю, хазрет. Может быть, вам опять приснился скверный сон?

– Что верно, то верно, – тяжело вздохнул Тамерлан. – Снова языки и глаза… Я топтал их ногами, они лопались… Брызги летели во все стороны.

– Я угадал. Значит, запах этот – остаток вашего сна. Он может еще долго преследовать вас.

– Я метался во сне? Стонал?

– На удивление тихо спали. И проснулись так неслышно.

– Даже к ангелу смерти привыкаешь.

– Опять эти мысли про Азраила!..

– Это он мне снится, Искендер, он!

– Лучше бы вы не думали о нем!

– А как не думать? Если вот даже запах… Послушай, а может, это крыса? У нас во дворце давно травили крыс?

– Еще в первых числах зулхиджа[109].

– Как раз!

– Почему как раз?

– Крыс вообще не надо травить. Неужто я не говорил об этом толстопузому Ибрахиму?

– Возможно, запамятовали?

– Я никогда не забываю про такие вещи. У меня давний уговор с крысами. Надо поднести им угощенье, оставить его на ночь и сказать: «Уважаемый и достопочтенный крысиный хазрет Сургылт-хан! Отведай моей щедрости, а после уведи подданных своих из моих владений». Так нужно повторить в течение одиннадцати дней, ибо число одиннадцать священно у крыс. И после того Сургылт-хан навсегда уведет своих крыс из дома, где его так приветили честь по чести. Если же крыс морить ядом, ничего путного из этого не получится. Умирая, они мстят своим погубителям – залезают в самые дальние щели, там подыхают и начинают вонять. А чтобы извлечь их оттуда, нужно весь дом разбирать. Вот погоди, только явись проклятый Ибрахим, я устрою ему. Да его повесить мало! Отравить его, как ту крысу. Ведь подумать – какой запах!

Но когда через несколько минут заявился векиль Ибрахим, Тамерлан почувствовал новый упадок сил и еле-еле поворчал на векиля, к тому же тот начал уверять, что крыс травили не в зулхидже, а в рамазане[110]. С превеликим трудом больного умыли и переодели. Пришедший имам позволил Тамерлану лежать во время намаза, но тот отказался и все же выстоял весь субх. После молитвы его уложили в чистую и свежую постель, и совет лекарей пришел его осматривать. Первым делом было обнаружено сильное кровоизлияние в правом глазу, и врач Сабир Лари Каддах тотчас сказал, что хорошо бы больному выпить анисовой водки с шафраном, но только в том случае, если его больше ничего не беспокоит. Однако дальнейшее обследование обнаружило множество других симптомов, свидетельствующих об обширном заболевании всего организма. Когда дошло до обсуждения методов лечения, взгляды лучших самаркандских врачей сильно разделились. Одни, как например, Фазлалла Тебризи, полагали, что все дело в сильном разжижении астрального тела хазрета и необходимо срочно использовать различные препараты на основе растения, которое у арабов называется йабрунан, у евреев – дудаим, у румийцев – гиппофальмос, а у армян – мандрагора. Другие категорически отрицали такой метод лечения. Лекарь из Венеции Ицхак бен Ехезкель Адмон утверждал, что ввиду угрозы кровоизлияния в головной мозг необходимо немедленно сделать кровопускание. С ним соглашались многие, в том числе Шамсуддин Мунши и немец Альбрехт фон Альтена, который также советовал, не ограничиваясь кровопусканиями, применять декокты из кардобенедикта, лопушника, пастушьей сумки, спорыша, тысячелистника и прочих кровоочистительных растений. Лекари Кырылдак Яныры и Чимит Сегбе предлагали заменить большинство упомянутых трав экстрактом женьшеня. Индиец Рамдас Нарнаул отстаивал пользу отваров из особых трав, растущих только в Индии. Были и вовсе неожиданные предложения. Мухаммед Аль-Джауфи настаивал на ваннах из меда с добавлением капустного отвара, а Сафар Ахмед Кишрани с пеной у рта доказывал, что заболевание у Тамерлана особенного свойства и скорее связано действительно с разжижением души вследствие длительного употребления алкоголя, а посему лучшим средством был бы тайамум