Тамада - [20]

— Есть одна русская поговорка: на бедного Ванюшку — все камешки. Вот так и с Али, — сказал сидевший до сих пор молча Попков.

Харун потупясь нервно рвал на мелкие клочки какую-то бумажку.

— Я вовсе не подчеркиваю вину одного Али. Я только сказал, что формально виноват он. Судя по сводкам, корма и сейчас есть. Взгляните вот в эту сводку. Ей и доверилось руководство колхоза. Поэтому и не било тревоту, что корма на исходе, — закончил он, словно оправдывая себя и Али.

— Ничего не понимаю, — развел руками Попков. — По сводке — сено есть. А на фермах его нет. Какая-то неувязка между сводкой и наличием. Почему?

Харун пожал плечами.

Попков многозначительно посмотрел на Жамилят. «Трудненько тебе придется, будь осмотрительной, здесь во всем какая-то неразбериха», — прочла в его взгляде.

— Странно, ни председатель, ни секретарь парткома не знают, сколько у них сена...

У двери зашушукались и расступились. Вошел Али Бибоев... Поздоровался кивком головы, сел у самой двери, будто явился сюда лишь на минутку. Вид у него был ко всему безразличный. Но от взгляда Жамилят не ускользнуло, что это безразличие — напускное. Он старался выглядеть равнодушным. Прислушивался к разговору, как посторонний. Жамилят почему-то подумалось: вот сейчас он сделает недовольное лицо и скажет, что ему якобы нужно идти по какому-то срочному делу. И точно, Али сказал:

— Харун, зачем меня вызвали?

— Через неделю кончаются корма.

— Но я ведь не председатель, да и дело у меня срочное...

— Но из колхоза ты не выписался, я так думаю. И поэтому колхозные дела должны тебя интересовать. Разве не так? — обратилась к нему Жамилят.

— Недолгая процедура — выписаться.

— Нет, Али, так быстро ты не отвертишься, — ответил ему Харун. — Ты член парткома. И тебе еще предстоит сдать дела колхоза новому председателю.

— А чего сдавать? В бухгалтерии все записано. Взял — и принял. Дело недолгое. Я принимал колхоз по бухгалтерским данным.

— Когда ты принимал колхоз, Али, в нем ничего не было, кроме пустой бухгалтерской книги. Разве ты забыл? — заметила Жамилят. Нет, не хотела ему польстить. В действительности так было: ведь когда Али назначили председателем, колхоз лишь формально числился на бумаге. Не хотела умалять его заслуг, как пытались это сделать некоторые еще на собрании, но требовать от него сейчас отчета — это было ее право и ее обязанность.

Слова Жамилят польстили Али и вместе с тем вызвали в нем прилив негодования: эта женщина сама признает, что он отдал много сил для колхоза, так почему же теперь она сидит за его столом, а он — возле двери?

Ее вовсе не командирский тон — а он привык, чтобы тон разговоров был именно таким, если ты председатель колхоза или секретарь райкома, — ее спокойный голос тоже вызывал в нем раздражение. «Нет, не сможет она руководить людьми, с таким-то голоском да с таким подходом к людям. Думает — стоит им сказать: сделай то-то и то-то, как они тут же схватятся за работу. Как бы не так! Гаркнешь во всю глотку — вот тогда начнут. Да и то не всегда с охотой».

— Я повторяю: все записано в бухгалтерии, — сказал он, повышая голос. — Наверное, среди приехавших есть кто-то, кто смыслит в бухгалтерском деле, — и с язвительной усмешкой взглянул на Попкова.

Но Попков нисколько не смутился, с улыбкой выдержал его взгляд и в свою очередь нарочито поцокал языком:

— Це-це-це! Мы немножко серьезней подойдем к этому делу. Вместе посмотрим хозяйство артели, пересчитаем скот, выясним, сколько в наличии сена. Зачем обижаться? Таков порядок! Кстати, как вы нам объясните такой странный факт: на бумаге сено есть, а в наличии его нет.

— Сено было отпущено каждой ферме, пусть по-хозяйски расходуют, — раздраженно сказал Али. — Еще какие вопросы? Каждую корову подводить к вам на веревочке не буду — сами считайте.

Жамилят понимала его состояние: в груди у него обида, еще переживает тот черный для него день, когда на собрании сняли с поста председателя, и стоит сейчас произнести резкое слово, как он вспыхнет, взорвется, наговорит массу дерзостей и глупостей, о чем впоследствии, несомненно, будет жалеть.

— Али! — Жамилят вложила в это слово всю силу чувства: «Да не враг ты мне, и не хочу, чтобы стал врагом, пойми!» И заметила: с лица бывшего председателя исчезло напускное безразличие. — Али, — тише повторила она. — Ты знаешь хозяйство лучше меня. Ознакомь нас с ним.

— Найдется много людей, которые могут познакомить с хозяйством. И потом... Жамилят, знай ты хозяйство хуже меня, тебя бы не поставили председателем.

Больно полоснули по сердцу его слова. Жамилят поморщилась, словно ощутила физическую боль. И он это заметил. Покраснел до корней волос. Наверное, ему стало стыдно за слова, которые он сказал.

А она подумала: «У него сейчас такое настроение... От него мало пользы...» Но спросила все же еще раз:

— Что ты предлагаешь мне... нам... сделать в первую очередь? Скажи прямо и откровенно.

Он резко поднялся:

— Скот надо спасать — вот что! — крикнул он и погрозил куда-то в окно. Кому?

За окном мела вьюга.

Встала и Жамилят.

— Харун, возьми колхозную машину, езжай на фермы за реку, — приказала она. — Мы втроем — Иван Иванович, Али и я — поедем на городском «газике» на кошару в Куру-кол.