Тамада - [2]

— У меня верхняя полка, — почему-то сказал он.

— Вы хотели бы ехать на нижней?

— Нет, я привык... лучше, когда верхняя, — никому не мешаешь. Далеко едете?

— До Нальчика, — ответила она и добавила по-балкарски: — Послезавтра буду дома.

— Я рад, ведь мы попутчики, — тоже по-балкарски сказал он.

Весь этот разговор, с которого началось их знакомство, навсегда врезался в память — до последнего словечка, до едва приметного жеста, до едва уловимого взгляда.

— Мухаммат, — назвал он себя.

— Жамилят, — улыбнулась она и протянула руку. Ладони их соприкоснулись, и вдруг почувствовала, как вспорхнуло ее сердце, — никогда прежде такого она не испытывала.

Работала она в то время в Нальчике. Должность была трудной, но с работой справлялась успешно, — ее хвалили, предрекали большую будущность. Многие парни ухаживали за ней, но она никому не отдавала предпочтения, сердце ее было свободным. Оно было свободным до той самой минуты, пока этот голубоглазый парень не назвал себя:

— Мухаммат.

...Вколов в пучок последнюю шпильку и положив в сумочку гребень, она медленно пошла по коридору, рассеянно поглядывая на таблички с фамилиями. «Цагараева». Остановилась у двери, собираясь с мыслями. Именно Цагараева звонила вчера по телефону и просила зайти.

В просторной комнате, за столом, заваленным кипой бумаг и журналов, сидела женщина одних лет с Жамилят — к сорока, но седая, в черном глухом платье. Она приветливо поднялась навстречу, улыбнулась, представилась, предложила сесть.

— Вы меня не знаете, ведь я работаю тут недавно, — начала она. — Но вас в обкоме знают. Вы — Жамилят Тауланова. Я много о вас слышала, а в прошлом месяце видела в управлении на совещании — вы там выступали.

Добрая улыбка, еще молодой голос. Зачем она пригласила? По важному, очень важному делу. Жамилят, конечно, уже ознакомилась с постановлением сентябрьского Пленума ЦК о положении в сельском хозяйстве. Так вот, обком командирует в села большую группу городских коммунистов из актива. Во-первых, чтобы на местах разъяснить решения Пленума, а во-вторых, чтобы глубже ознакомиться с положением дел в сельском хозяйстве республики. Ведь она, Жамилят, родом из Большой Поляны? Пусть поезжает туда. Потом надо будет составить отчет. Для секретаря обкома.

Когда Жамилят вышла из кабинета Цагараевой, часы в коридоре показывали двадцать минут одиннадцатого. Впереди уйма дел. Надо сходить домой, пообедать, переодеться, чтобы в два быть на совещании в управлении сельского хозяйства. Интересно, есть сейчас кто-нибудь дома? Надо бы позвонить.

Подошла к телефону в вестибюле. Сняла трубку и краешком глаза увидела того самого человека в сером кослюме. Снова почувствовала, как зашлось сердце. «Удивительно похож на Мухаммата! И родинка на левом виске...» Понимала умом, что не он, — не может быть! — и все же машинально повесила трубку и пошла за ним к выходу.

На улице дождь и ветер. Опадают с платанов ржавые листья, шуршат по черному шелку зонта.

...Мухаммат... Всю дорогу, пока ехали из Москвы в Нальчик, он не спускал с нее глаз. А когда поезд останавливался на станциях, выскакивал из вагона и тащил с перрона все, что мог купить на скорую руку: вишню, черешвю, яблоки, помидоры, — шутил и успокаивал, когда она тревожилась, что он может отстать от поезда. А в Нальчике, когда прощались, у нее вдруг сжалось сердце... Увидятся ли они еще? Хочет ли он, чтобы они увиделись? Целую неделю она промаялась в тоске, душа ни к чему не лежала. И вдруг... Она хорошо помнила тот августовский воскресный вечер. Решила пойти погулять в парк, — накануне ее пригласил туда Ибрахим Таулуев, высокий, широкоплечий парень, ее одноаулец, с которым когда-то училась в Ленинском городке. Ибрахим сказал, что в парке соберутся бывшие воспитанники городка, — интересно повидать старых знакомых.

Ибрахим еще со студенческой скамьи ухаживал за Жамилят. Ходили в кино, на танцы, иногда он провожал ее до дому, но никогда не говорил ей о своих чувствах. А ей нравились его ухаживания, и только. Возможно, ее сердце и потянулось бы когда-нибудь к этому веселому острому на язык парню, если бы не Мухаммат, — он, словно метеор, ворвался в ее жизнь, каждую минуту ловила себя на мысли, что думает о нем.

В тот вечер она долго простояла перед зеркалом, словно изучая себя. Наконец расчесала длинные черные волосы, сплела их в две тугие косы, собрала на затылке в узел и, боясь нарушить прическу, осторожно, чуть набекрень надела на голову белую фетровую беретку. Пошла было к двери, но тут постучались. Отворила и увидела соседского подростка.

— Записку просили передать. — Парнишка сунул ей в руку вчетверо сложенный листок. Вмиг предугадало сердце: от НЕГО!

«Очень тебя прошу, не обессудь за дерзость. Жизнь без тебя — не жизнь. Любовь, говорят, не преступление. Если можешь ответить, я, не переводя дыхания, не смыкая глаз, буду ждать. Мух...»

До сих пор хранит она эту записку, Сколько раз за долгую череду лет перечитывала ее! — нет счету.

...Мужчина в сером костюме быстро шел по проспекту. И, словно помимо желания, Жамилят шла за ним, какое-то неосознанное чувство толкало ее следом...