Там, за передним краем - [61]

Ноги стукнулись обо что-то твердое. Упал, но тут же вскочил. В каких-то десяти — пятнадцати метрах — реактивная установка. Один из фашистов выскочил из-за нее с автоматом наизготовку. Срезал его очередью. Выхватил противотанковую, размахнулся и туда ее, под основание, где все прицелы-приборы. Сам ничком на землю. Рвануло так, что воздушной волной смело пилотку с головы. Приподнялся. Яростно дрожит в руках автомат.

«Как там у ребят? Успели взорвать?» Увидел: в стене карьера приоткрылась дверь. Швырнул туда «лимонку». От двери щепки полетели. Ее уже никто не закрывал.

Дым, грохот, свист пуль, крики… «Пора кончать, а то друг друга в этой преисподней перестреляем». Прикрываясь «своей» исковерканной установкой, Николаев старался разглядеть, где же Ушаков с Туголуковым. А они тоже залегли за накренившимся на бок «ишаком» и били один из автомата, другой из карабина по дверям двух блиндажей, куда успели заскочить несколько гитлеровцев.

«Надо смываться. Все, что надо, мы сделали». Николаев поднял вверх автомат и, как было условлено, одиночными выстрелами выбил знакомое: та-та, та-та-та. Это означало: за мной, уходим. Пригнувшись, побежал от «скрипуна». Сорвались с места и Ушаков с Туголуковым.

…Первым увидел его Тэкки. Он выскочил из-за штабеля ящиков, когда старший сержант пробегал мимо. Выскочил и прицелился из автомата. Тэкки мгновенно выхватил нож и с силой пустил его в фашиста. В тот момент, когда тяжелая финка уже вонзалась ему в спину, он нажал на спусковой крючок.

Николаев будто наскочил на что-то невидимое, перегнулся назад, потом схватился за грудь и тихо опустился на землю. К нему подскочил Ушаков, Туголуков, прикончив гитлеровца, залег, прикрывая раненого командира с тыла. Увидели упавшего Николаева и Муравьев с Никитиным. Подбежали. Он лежал, закрыв глаза, и чуть слышно стонал. Гимнастерка сзади и спереди побурела от крови.

— Давайте его немного повыше поднимем, — предложил Никитин. — Дышать будет легче.

Метрах в десяти слева виднелся травянистый взгорок. На него осторожно и перенесли Николаева. Никитин расстегнул на нем ремень, пуговицы на гимнастерке. Слегка приподнял ее и сразу опустил. В правой стороне груди два сквозных ранения. А в спине сколько?

Достали индивидуальные пакеты и приложили тампоны к сочившимся ранам. Перевязать бы. Да разве сделаешь это? Ведь и сзади и спереди дырки. Начнешь его поворачивать, да вдруг хуже сделаешь. Нужен доктор.

— Делаем так, — сказал Муравьев. — Никитин остается с командиром. Мы с Ушаковым и Туголуковым быстренько наведем порядок в этих блиндажах, чтобы на душе было спокойно. А потом Ушаков заберет радиста, кстати, вон он пробирается по косогору, и во весь дух за врачом, на худой конец, за санинструктором. Ясно? Пошли.

«Порядок» в блиндажах они навели в считанные минуты. Поступали просто: Муравьев бил из автомата по двери. Ушаков, прижимаясь к стене, подходил к блиндажу со стороны. Когда автомат замолкал, он резким рывком распахивал дверь и бросал внутрь «лимонку». Тэкки в это время держал под прицелом другие блиндажи. Живыми они оттуда никого не выпустили.

Из-за леса, сквозь грохот боя, вдруг донеслось протяжное «ура». С каждой минутой оно росло и ширилось.

— Хлопцы, — крикнул Муравьев, — ко мне! — Подождал, пока подбежали. — Слышите, наши в наступление перешли. Не исключено, что удирающие фашисты могут нагрянуть и сюда. Наша задача — ни одного из них в карьер не пропустить. Тут командир. Тяжело раненный. Его будем прикрывать, пока не сдадим доктору. Тэкки, ты справа заляжешь. Взбирайся вот туда, повыше. Видишь поваленную сосну? Вот за ней и располагайся. Сам первый не выдавай себя. Если и пробежит мимо какой-то паршивый оккупант — черт с ним. Лишь бы не в карьер. Понял? Я буду слева, вон у тех кустов. Никитин останется около командира. А ты, Ушаков, быстрей мотай за доктором. С радистом. Все, марш!

…Роты катились уже ко второй траншее. «Пора менять позицию», — решил Лавров. Махнув рукой Марине, он вскочил из-за бруствера и, пригнувшись, побежал вперед. Метров через пятьдесят залег. Глянул вправо. Марина не отстала. Тоже залегла в воронку. Немного отдышался — и снова вперед. Воронки, канавы, убитые, вывернутые колья с колючей проволокой и консервными банками на ней… Наконец, первая траншея немцев. Вадима уже нельзя было назвать новичком на фронте. Личный счет уничтоженных им фашистов перевалил за двадцать. А вот в траншее у них никогда не был, не видел, как живут они на переднем крае, какие блиндажи себе строят, что там внутри. Не видела ничего этого и Степаненко. Теперь вот увидели. Спрыгнули в полузасыпанную траншею и побежали по ней. За первым же поворотом Лавров заметил темнеющее отверстие, наполовину закрытое пятнистой плащ-палаткой. Палатка порвана осколками, пробита пулями. Вадим приподнял полог, заглянул внутрь. В этот момент совсем рядом раздалась автоматная очередь. Вадим почувствовал, как треснул, расползаясь, вещмешок, висевший у него за спиной. Громыхнул одиночный выстрел.

— Вот мерзавец, — выругалась Марина, — а ведь лежал, будто убитый. И только вы в блиндаж сунулись — он из автомата по вам. А я еще за поворотом была. Выбежала, ну и прикончила его.