Там, за передним краем - [46]

Дождь, на какое-то время приостановившийся, снова пошел, затем усилился. Маленькими ручейками вода бежала в наспех отрываемые окопы. С немецкой стороны раздался скребущий душу залп реактивного миномета — «ишака». Мины густо рванули на вершине. Открыла огонь и артиллерия.

Лавров и Степаненко быстро орудовали лопатками, расчищая воронку. Песчаный грунт был мягок и податлив. Копая, Вадим изредка поглядывал на Марину. Ее мокрая смятая пилотка съехала на затылок. Волосы прядями прилипли к лицу. Вид крайне усталый, но работает старательно. Испытание для нее, конечно, суровое. Но она молодец. Ни разу не пожаловалась, что тяжело. Все время старалась не отстать, не потеряться в темноте. И стреляет метко.

Справа и слева от них окапывались другие солдаты. Только один кто-то не стал этого делать, а уполз метров за пятьдесят вперед и залег за валунами. Удобное прикрытие избрал. Кто же это смекалистый такой?

Небо уже начало сереть. Близился рассвет. С каждой минутой усиливался огонь фашистов. Вокруг творилось что-то невообразимое. Тяжко вздыхала земля. Тело ее било мелкой дрожью. По всему чувствовалось, что гитлеровцы вот-вот перейдут в контратаку.

— Марина, приготовься! — крикнул Лавров. — Старайся бить офицеров, пулеметчиков и наиболее рьяных, которые рвутся вперед.

Когда склоны высоты были так перепаханы, что, казалось, ничего живого там не оставалось, гитлеровцы бросились в контратаку. Их подпустили метров на сто пятьдесят и ударили из пулеметов. Снайпера били выборочно. Не торопясь, спокойно вела огонь Марина. И вдруг она ойкнула, стала сползать на дно воронки, закрыв лицо руками. Вадим — к ней. Отнял руки, взглянул. Ничего страшного. Несколько мелких щепочек впились в щеки, лоб.

— Немножко потерпи, — сказал он девушке. — Сейчас я их удалю. — Тут же одну за другой выдернул занозы. Отмотал от индивидуального пакета кусок бинта, подал: — На, протри им лицо… А теперь тампоном. Слегка пощиплет, я его спиртом смочил. Зато потом все будет хорошо. Вот так… А что же с винтовкой? — Подтянул ее к себе. М-да! Цевье разбито, ствольная накладка — в щепки. Стрелять из нее уже нельзя. Повернулся к Марине: — Все, отработала она свое. Получишь новую. А сейчас лежи и не высовывайся. — Снова прильнул к окуляру прицела.

Фашисты залегли. Лишь изредка поодиночке короткими перебежками приближались к кустам. Очевидно, накапливались там для очередного рывка. Светлело. Вадим уже хорошо видел соседа справа. Тот часто прятал голову за бруствер окопа, а когда высовывался и нажимал на спусковой крючок автомата, то выкрикивал какие-то слова. В солдате сержант узнал Керима Мургалиева, которого майор выводил из строя. Молитву он, что ли, читает или заклинание какое произносит? Первый бой, страшновато. Подбодрить бы.

— Керим, — крикнул Лавров, — ты на кого ругаешься?

— Песню пою.

— Песню?! Какую?

— Друг научил. Сказал, когда бояться будешь, пой: «Систем берданка первый номер, прицелился, нажал — фашист помер».

— Хорошая песня! Подползай ближе ко мне, вот тут воронка есть. Вместе петь будем.

— Залпом, да? — Солдат переполз, залег. Огонь он вел экономно, короткими очередями, приговаривая: — Прицелился, нажал — фашист помер. Нажал — фашист помер… фашист помер… Тьфу, собака, не помер! Такой толстый буржуй — и не попал. Систем берданка… О, теперь помер!

— Молодец, Керим, вот так и бей их.

— По-русски, да? — улыбался в ответ молодой казах. Страх прошел, он уже освоился и чувствовал себя в своей тарелке.

Гитлеровцы еще раз поднялись в контратаку, но под шквальным огнем пулеметов и автоматов снова залегли. Особенно досаждал им Иван Ушаков. Спрятавшись за валунами, он с близкого расстояния сек их беспощадно. Фашисты давно заприметили его, но убрать никак не могли: укрыт солдат был надежно. Тогда они открыли сильный огонь по тому месту, чтобы Ушаков не мог даже голову поднять. А тем временем три гитлеровца ползли к валунам.

Жгучий удар в плечо заставил Ивана резко повернуться. Метрах в двадцати от него был вражеский автоматчик. Ушаков тут же нажал на спусковой крючок и выпустил длинную очередь. Немец ткнулся лицом в землю, но, полежав немного, стал поворачиваться. Выходит, жив. Ушаков вскинул автомат, но, бахнув одиночным, оружие замолкло: кончились патроны. Иван выхватил гранату, бросил. Упала она недалеко, осколки фашиста не задели, и тот, чуть оторвав голову от земли, стал медленно направлять автомат на разведчика. Ушаков сжался в комок. Глаза неотрывно следили за черным отверстием ствола. Руки лихорадочно шарили в карманах, рядом по земле. Хотя бы один патрон… Неужели конец? И вдруг словно током ударила догадка: сзади за поясом ракетница, каждому разведчику перед ночным боем дали. Выхватил ее, взвел курок и, почти не целясь, выстрелил. Гитлеровец дико взвыл: сноп огня ударил ему прямо в лицо.

Нервный смех бил Ивана, в груди у него все клокотало — ведь всего несколько секунд назад он был на волоске от смерти, можно сказать, почти видел ее своими глазами.

Только не кончились на этом испытания разведчика. Не знал он и не ведал, что с другой стороны подползли и затаились за валунами два вражеских солдата. Заметили их Лавров и Кологривов. Вадим, не дыша, смотрел в прицел, ждал, когда хоть один из них на мгновение покажется… Кологривов же не стал ждать развязки, пулей выскочил из своего укрытия и — к Ивану. Не добежал, упал. Тут же приподнялся и со всего размаху метнул противотанковую гранату. Она перелетела валуны и рванула так, что от гитлеровцев мало что осталось.