Там вдали, за рекой - [12]

Она сидела с независимым видом и вертела в руках рыбий хвостик. Потом решительно сунула его в рот и принялась аппетитно похрустывать косточками.

- Садись, Федя! - Настя подвинула Федору кучку побольше. - Ешь... Хлеба бери... Лук вон...

- Обопьешься с него... - поморгал своими белыми ресницами Федор и поглядел на Степана.

Тот сидел мрачный. Жевал картофелину, двигая скулами. Потом сказал:

- До чего картошка сухущая! Не проглотишь.

Глаша сбоку, по-птичьи глянула на Степана и посоветовала:

- А ты задумай, что это не картошка вовсе. Сразу вкусней будет!

- Как это - задумай! - уставился на нее Степан. - Картошка-то, вот она! В руке у меня.

Глаза у Глаши блеснули. Она прикрыла их ресницами и тихо сказала:

- Это ничего... Я всегда так делаю... Мы когда окопы последний раз рыли, до того я устала - лопата из рук валилась. Я и задумала, будто в одной старой-престарой крепости томится отважный революционер. На рассвете его поведут на казнь. И чтоб спасти этого революционера, нужно вырыть подземный ход. А скоро утро, торопиться надо. Подумаешь, ладони я до крови стерла! Заживут ведь ладони, верно? Зато какого человека от смерти спасу!

- Успела? - спросил Санька.

- Чего успела? - не поняла Глаша.

- Ну... этот... подземный ход вырыть?

- А! - Глаша засмеялась. - Работу кончать велели.

- Жалко... - вздохнул Санька.

- Ага... - кивнула ему Глаша. - Еще бы немного и успела!

Глаша опять засмеялась и, тряхнув головой, закинула косу за спину. Степан сидел притихший и смотрел на нее. Хотел отвернуться и не мог. Смотрел и смотрел!

А Глаша улыбнулась и сказала:

- Осенью идешь пешком через весь город... На улицах ни души, ветер свистит, холодно! А я задумаю, будто иду по пустыне. И не холодно мне вовсе, а жарко. Песок горячий, солнце глаза слепит, до колодца еще далеко-далеко! Приду домой - и к крану! Пью, пью... Тетя Катя даже ругаться начнет: простудишься, мол... - Увидела глаза Степана и спросила: - Чего смотришь?

- Так... - Степан повел шеей, будто жал ему ворот распахнутой косоворотки. - Тебе бы в кино выступать!

- Правда! - обрадовалась Глаша, и глаза ее засияли.

- Ага... - кивнул Степан, поймал насмешливый взгляд Саньки и грубовато добавил: - Они там все такие!

- Какие? - не поняла Глаша.

- Ну... - Степан повертел пальцем у виска. - Туркнутые.

Санька громко засмеялся, а Глаша отвернулась, сгорбилась, и Степан опять увидел, какими острыми стали вдруг ее плечи и непомерно длинными руки. Помрачнел, поискал глазами по столу, ища оставленную ему воблу, не нашел и непонимающе поглядел на невозмутимо жующего Федора:

- Ты мою воблу умял?

- Была твоя, стала наша! - хмыкнул Федор, обсосал косточку и степенно сказал: - Ты эту воблу есть не хотел? Не хотел. Пропадать, выходит, добру?

- Мало ли что не хотел! - взорвался Степан. - А теперь захотел! Пристроился уже? Частник!

- Во! - привстал Федор. - Да ешь ты ее на здоровье!

- Проваливай отсюда! - крикнул Степан, понимая, что злится он не на Федора, а на себя, и дело не в несчастной этой воблине, а в Глахе, которую он опять, не хотя, обидел. Остановиться уже был не в силах, да и не хотел признаваться в своей слабости. Подошел к двери и распахнул ее: - Давай!

- Спасибо, Степа.

На пороге стоял Алексей Колыванов и улыбался. Здоровой рукой он прижимал к себе граммофон с расписанной яркими цветами трубой. Посмотрел на обиженно сопевшего Федора, на Степана, усмехнулся и сказал:

- Подержи-ка музыку, Федя!

Федор обхватил граммофон обеими руками, поставил на стол, полюбовался большими красными розами на раструбе, обтер их зачем-то рукавом пиджака и шумно вздохнул.

- Ты чего это такой надутый? - спросил его Колыванов. - Или обижают тебя у нас?

Федор помолчал и сказал:

- Кто меня обидит - не обрадуется.

- Ну, ну! - Колыванов подмигнул Насте.

Та заулыбалась и обернулась к Степану.

Степан шутки не принял. Гордо отвернулся.

Колыванов опять перемигнулся с Настей, подсел к столу, обмакнул в соль хлебную корочку, вкусно похрустел и спросил у Федора:

- Что редко заглядываешь?

Федор покосился на Степана, помял в руках свой треух и ответил:

- Недосуг мне... Работу ищу.

- С работой теперь полегче будет! - кивнул ему Алексей и торжественно объявил: - Есть решение райкома партии: создать комиссию для устройства труда несовершеннолетних. Члены Союза рабочей молодежи обеспечиваются работой в первую очередь.

- Вот это дело! - хлопнул ладонью по столу Степан и победно взглянул на Федора.

Алексей перехватил его взгляд и сказал:

- Так что, Федя, самое время тебе в Союз вступать.

- Погожу, - насупился Федор, смел остатки воблы в ладонь, завернул в обрывок газеты, сунул в карман и вышел.

- Видали? - торжествующе оглядел всех Степан. - Пожалейте его, бедненького! Он вам нажалеет! Своих не узнаете! - и обернулся к Алексею: Чем играть-то на этой музыке?

- А вот! - Алексей вынул из-за пазухи пластинку. - Одна пока... Потом разживемся.

Он поставил пластинку на обтянутый сукном диск, покрутил ручку, опустил мембрану, и сквозь легкое шипение зазвучали скрипки, медленно ведущие мелодию вальса. Потом в оркестре словно засеребрилось, кто-то там заиграл на неведомом каком-то инструменте, и это он звенел серебром печально и нежно.