Там, откуда ушли реки - [28]

Самцы агам забираются на кусты ради охраны своей территории от соперников. Чуть что, и владелец участка бросается в драку на незаконного посетителя. Какими тогда устрашающими черно-синими пятнами расцвечивается его горло! С наблюдательного поста самец видит и заглянувшую в его обитель самочку

Еще по берегу бродило несколько быстрых жуков скакунов. Они прилетели издалека.

Среди сухого и серого саксаульника вымахала столбиком нарядная заразиха, и возле нее повисла в воздухе крупная пчела антофора. Примерилась к цветкам, но не присела, заметила меня, ринулась в сторону и скрылась. Заразиха не имеет листьев. Она — паразит и высасывает соки из корней других деревьев. Здесь, возле глубокого логова, в относительно влажной почве ее немало, и как она красит однообразие зарослей саксаульника!

Тут же на серых кустах саксаула расселись небольшие, с воробья, птички чеканчики — нарядные, будто франтики в черных фраках с белыми манишками. Поглазели на нас, подлетели к машине и, удовлетворив любопытство, скрылись. Потом из кучи отмерших стволов саксаула вылетел мне навстречу черно-белый самец, сел на куст почти рядом со мной, а когда я протянул к нему руку, поднялся в воздух и затрепетал крыльями над самой моей головой. Какой доверчивый!

Я рад случайной остановке возле сухого русла с озерками. Сколько здесь всякой живности и интересных встреч! Вот уселась на стволике мертвого саксаула невозмутимая агама, серая, с коричневыми полосами на теле, обремененная зреющими яичками, толстая и неповоротливая. Замерла, всматриваясь в окружающее немигающими подслеповатыми глазками. Притронулся к ней палочкой — отодвинулась чуть-чуть в сторону, постукал слегка по головке — отскочила на полметра и вновь застыла.

На биваке Николай мне сообщает:

— Где-то мяукала кошка! Три раза слышал.

— Я тоже слыхала, — подтверждает Ольга, — да как-то до сознания сразу не дошло.

Кошка в безводной пустыне да еще и мяукающая! Вокруг на многие десятки километров ни одного поселения или юрты. Живет, наверное, сама по себе, охотится за песчанками да, может быть, еще и за ящерицами. Увидала людей, вспомнила прежнее, мяукнула, но боится — одичала. Мобилизовав Кирюшку, иду искать отшельницу, посматриваю на норы песчанок — больше ей негде прятаться. Фокстерьер несказанно рад. Наконец-то норы, за которые так ругают, привлекли внимание хозяина. Он готов рыть их все подряд. В одной из них раздается громкое и слегка приглушенное кошачье фырканье. Собака вне себя, с величайшим остервенением лает, энергично работая лапами, выбрасывает позади себя фонтаны земли. Мы пытаемся разрыть нору. Здесь могут быть и дикие представители рода кошачьих: степной кот, бархатный кот-манул. Но раскопка нелегка, от главной магистрали отходят глубокие отнорки. К тому же работу приходится прервать: готов обед. Наспех присыпаем три выхода.

Через час, один выход открыт, на рыхлой земле следы кошачьих лап. Незнакомец успел скрыться и остался неизвестным. Теперь его и подавно не увидеть. Может быть, все же где-нибудь затаился поблизости.

Похожу вокруг, погляжу.

Кошку не встретил, но зато серый и осторожный незнакомец, которого я не раз замечал во входе в норы больших песчанок, наконец открылся. Он, как всегда, мелькнул в стремительном броске и скрылся в темноте жилища своей покровительницы. Я засунул туда палку и энергично постучал ею о стенки. Из норы выскочил паук, промчался немного, застыл и «растворился» на песке. Я осторожно подкрался к этому месту. Это был настоящий паук-невидимка, дитя сухой пустыни. Его окраска удивительно точно гармонировала с песком. Паук распластал в стороны ноги, прижался к земле, чтобы скрыть тень. Поразили его длинные ноги и очень тонкое тельце с крошечным брюшком. Очень осторожно я приблизил к пауку фотоаппарат. Снимок удалось сделать, но попытка взвести затвор аппарата испугала моего паука, и он в мгновение переметнулся в другое место. Прежде я никогда не встречал этого паука, видимо, типичного норового обитателя пустыни. Потом на снимке оказался почти чистый, ровный песок и едва-едва уловимые очертания паука.

В обед возле нас появились две ласточки. Они оживленно крутились над машиной, ловко лавировали между нами и, весело щебеча, стали садиться на веревки, которые растягивали тент. Потом неожиданно из машины раздался громкий писк птенчиков.

«Что за чудо?» — подумал я и поспешил заглянуть в кузов.

Писку птенчиков, оказывается, бесподобно подражала ласточка, угнездившаяся на экспедиционных вещах у самого потолка кузова машины. Кто бы мог подумать, что взрослая ласточка может подражать сразу целому хору желторотых птенцов! И что бы это означало? Неужели это был особый сигнал, предложение строить гнездышко, выводить потомство?

Ласточки же всерьез заинтересовались машиной. Где в пустыне найти место для постройки гнезда? И крики птенчиков раздавались все чаще. Вскоре появилась третья ласточка, потом четвертая. Две ласточки с гневными криками стали гоняться друг за другом. Из-за машины между птицами начались раздоры.

Возле озерка быстро пролетело время. Солнце, красное и большое, прошло через темную полоску коричневой тучи и прикоснулось к горизонту. Воздух был совершенно неподвижен. Неожиданно среди безмолвия пустыни засвистел ветер в кустах саксаула и смолк, потом еще раз повторился. Стемнело, наступила тихая и теплая ночь. Рядом с биваком раздалась чудесная трель солончакового сверчка, ему сразу ответили несколько других, и зазвенели над пустыней тихие и нежные колокольчики. Потом со стороны сухоречья раздались крики сычика. Завела мелодичную песенку крошечная совка-сплюшка. Всю ночь раздавались ее тоскливые крики, но никто не отвечал на призывную песню. Затерялась одна в пустыне, ищет общество себе подобных.