Там, где папа ловил черепах - [46]

Мама не хотела слушать. Все Они были ей противны. До омерзения.

А по управлению вскоре распространился слух, будто жена директора Мухатгверды потому такая смелая, что у нее в Москве родственник большой человек. Кто распространял такие слухи, оставалось загадкой, но, несомненно, это был наш доброжелатель. Потому что после этого кое-кто в управлении даже стал заискивать перед мамой, и ей было неприятно и больно за людей.

Вернувшись из больницы, папа через несколько дней узнал, что он вот уже три месяца как снят с работы. Там же, в управлении, у него случился сердечный приступ, его опять отвезли в ту же железнодорожную больницу.

Мама работала в две смены, но денег все равно не хватало. Все, что можно было, мы уже продали. Коля немного подрабатывал: напилил одной женщине дров. Окрыленный такой удачей, он сказал нам, что поищет еще какую-нибудь работу, и после школы, во второй половине дня, долго где-то пропадал. Принес два рубля.

— Где ты их заработал?

Он замялся.

— Украл? — испугалась мама.

— Нет, мама, не бойся, — сказал Коля. — Воровать я никогда не буду. Один парень научил меня: купи, говорит, пачку папирос, а потом продавай их в розницу. Многих устраивает покупать одну папиросу, хоть и платят за нее вдвойне. Я так и сделал. Возьми эти деньги, купим для папы что-нибудь питательное — он у нас совсем слабый.

Такой заработок был бы, конечно, подспорьем к нашему бюджету, но мама боялась:

— Не надо. Запрещено это. Еще арестуют.

— Ладно, не буду. Ты не беспокойся. Тут объявление в газете, вот посмотри: «Требуются крикуны для розничной продажи „Вечернего Тбилиси“».

— А школа? Тебе, Колюнчик, учиться надо. А я придумала, посмотрите, дети. — И мама развернула перед нами детскую клеенку с нарисованными на ней цветами. — Ну как? Как вам это нравится?

— Красота, — сказал Коля.

— Вот и буду продавать эту красоту.

Эти желтые детские клеенки! Они мне запомнились на всю жизнь. Маме очень не хотелось брать меня или Колю на базар. Но другого выхода не было: она боялась упасть среди толкотни людской — у нее от недоедания и переутомления часто кружилась голова. Так и ходили с ней: то я, то Коля.

Клеенки, которые стала разрисовывать мама, вначале не пользовались спросом. Пейзажи и натюрморты никого не интересовали. Покупатель требовал натуры. И мама наловчилась рисовать две картины: пышную полуобнаженную красавицу, которая сидела на берегу озера и кормила лебедей, и гадалку с огромными глазами, которая предсказывала по руке опять-таки толстой полуобнаженной красавице ее судьбу. Эти «шедевры» потешали всех в доме, зато на них был спрос.

А как было стыдно зазывать покупателей и торговаться с ними. Они оглядывали мамины произведения, потом так же придирчиво — нас, снова — товар и снова — нас. Как будто мы тоже продавались. Некоторые покупательницы говорили, глядя на меня: «Ой, бедненькая — какая худенькая!.. Отца у тебя нет, девочка, да?» — «Мой отец живой», — сердито отвечала я. «Живой? Вах! — И снова о своем: — Над кроватью эту дорожку повесить или над диваном?.. За такие деньги ковер купить можно». Меня очень возмущала эта ложь. А они отходили, исчезали в толпе, чтобы через некоторое время появиться перед нами опять. И снова начиналась изнурительная торговля.

Особенно долго рассматривали дорожки молодые крестьянские парни. Улыбались, хмыкали, уходили и опять приходили, ведя за собой односельчанок — теток или матерей. Это были усталые, озабоченные женщины. Но взглянув на дорожки, сначала стыдливо отворачивались, потом робко разглядывали, потом давали парням по шее и в веселом оживлении уводили их.

И снова перед нами те, кто подходил и торговался прежде. Они могли торговаться часами. Раз я даже заплакала от стыда и обиды: ведь уступали мы с мамой, уступали! Но чем больше уступок делали мы, тем пренебрежительней относились покупатели к маминой работе.

Вскоре мама перестала брать меня с собой. Она сказала, что предпочитает упасть и умереть, чем калечить мою душу.

Продукты покупал и приносил с базара Коля. Он шел туда специально перед самым заходом солнца, и мы удивлялись: как ему удается покупать так дешево? Коля объяснил это просто: надо только знать, когда ходить на базар, и уметь отличать горожанина от крестьянина. Крестьянин всегда уступит потому, что продает свое, и еще потому, что ночевать ему в городе негде. Вот он и отдает свой товар перед закрытием базара за полцены. А еще нужно торговаться с теми, у кого мало продуктов осталось. Такие продавцы вообще почти даром отдать готовы — все равно ведь выбрасывать.

Это была целая наука, и все наши хвалили Колю. Слава о его умении покупать долетела до ушей Дарьи Петровны. Она сразу увязалась с Колей на базар, посмотреть, как он торгуется. Они вернулись оттуда расстроенные. Коля оправдывался: Гиж-Даро мешала ему. Она болтливая и любит поучать. А с крестьянами нужно держать себя достойно, болтливость и поучения их раздражают.

Объяснения Коли на следующий день подтвердились: он пошел на базар один и, следуя своему методу, купил все, что нужно, по баснословно низкой цепе.

Маме в тот день тоже повезло. Она пошла в бухгалтерию управления узнать, когда же папе дадут деньги по бюллетеню, и рассказала главному бухгалтеру о нашем тяжелом положении. Он выслушал, пытливо посмотрел ей в глаза и, отведя ее в сторонку, зашептал: