Там, где была тишина - [56]
И вдруг он вспомнил о квартире, в которой они жили с Черняковым. Не прошло и десяти минут, как он был у хорошо знакомого ему домика с глиняной крышей, на которой рос какой-то бурьян.
Окна были освещены. Из открытой форточки было слышно песню. Макаров подошел поближе и заглянул в окно.
На широкой кушетке полулежал Черняков, держа в руке гитару. Он пел. Возле него, склонив к нему на колени голову, сидела Алена. У столика, заставленного бутылками, он увидел еще одну девушку, незнакомую ему.
Из форточки лилась песня:
Странно: глядя на эту уютно обставленную и залитую светом комнату, Макаров почему-то сразу же вновь представил себе мрачный барак, заставленный топчанами, изнуренные лица рабочих, и ему до боли, до ломоты в висках захотелось оказаться сейчас же, вот в эту же секунду, там, среди них, на своем месте.
— В восемь утра, — повторил он отвердевшими губами.
…В восемь утра. А ты помнишь сказку об оловянном солдатике?
А в комнате уже звучала новая песня:
Макаров тихонько отошел от окна и побрел по направлению к вокзалу…
СУББОТНИК
Когда упомянешь это слово, всегда в памяти возникает известная картина, на которой Владимир Ильич изображен поднимающим вместе с другими тружениками большое тяжелое бревно. «Великим почином» назвал Ильич эти массовые выходы народа на работу, не оплачиваемую никакими нарядами, и тем не менее такую, что окрыляла она самых бескрылых, зажигала самых холодных.
И уж, конечно, теперь всем понятно, что не только тяжелые бревна поднимал в те незабвенные дни Владимир Ильич, но и всю нашу великую страну от края до края!
На первый субботник, объявленный на стройке для подготовки скалы к взрыву, вышло совсем мало людей, только одни комсомольцы. Те же, кто не занялся постирушкой или каким другим неотложным делом, ушли на неурочную работу по строительству плавильного цеха, — как ни говори, — там и платят лучше, да и почувствовали уже люди другого хозяина. Дороге скоро конец, а плавильный цех только начинает работу. Будет производить серу.
Комсомольцам предстояла трудная работа. Нужно было в десяти или в двенадцати местах, у основания скалы, пробурить, прорыть или прогрызть (как хочешь!) длинные цилиндрические отверстия, так называемые шпуры.
Эти шпуры заполнят аммоналом, взрыв которого должен раздробить скальный массив.
Разделились по два человека. Солдатенков работал с Люсей.
Вася Сокол — с Марусей Цветковой, Серафим (повезло же человеку!) — с Дусей, в общем каждый брал себе в напарницы девушку, которая выполняла подсобную, более легкую работу.
Специальных отбойных молотков на стройке не было. Работы производились по-кустарному — ломами, специально подготовленными стальными трубами, кувалдами и молотками.
Вот берет, например, Сергей Солдатенков кусок стальной трубы, приставляет к скале и колотит кувалдой. Труба заполняется каменистой крошкой. Ее нужно выбить. Этим занимается Люся. Она повязала лицо каким-то прозрачным платком, но осколки все равно порезали щеки, и платок во многих местах пропитался кровью.
Солдатенков мрачен.
Все не идет у него из головы то золотое чудо, что возникло перед ним в конторе. Где она, красавица?
Сколько вечеров скитался он у высоких глинобитных стен в надежде увидеть ее, царевну из сказки. И все напрасно. Только один раз зазвенел чей-то родниковый, хрустальный голос. Он мог принадлежать только ей. И такая душевная боль, и такая тоска была в этом голосе, что хотелось перепрыгнуть через высокие стены и унести ее оттуда, тонкую, нежную.
Его мысли переключаются на другое. Сегодня утром, открыв свой чемоданчик, он обнаружил записку, написанную крупными печатными буквами. Вот что было в ней:
«Скалу не взрывай, бери Маруську и сматывайся, мой совет».
И больше ничего, ни даты, ни подписи.
Подумав немного, он изорвал записку и никому ничего не сказал.
Вот уж, нашлись советчики.
Солдатенков встряхивает головой, чтобы сбросить с лица крупные капли пота.
Люся смотрит на него с испугом. Он работает без отдыха. Прямо одержимый какой-то!
— Иди, отдыхай, — вполголоса бросает он девушке. — Небось устала. Я немного один поковыряюсь.
Люся отходит в сторону, глядя на свои покрасневшие ладошки.
Непрерывно стучат молотки и кувалды. Над скалой клубится белая пыль. Она оседает на алых полотнищах бригадных знамен, развевающихся вверху.
— Где начальник? — тихо спрашивает Мамед Наталью, работающую с ним. — Целая неделя прошла — нету. Почему так долго нету, не знаешь?
Наталья не знает.
Прикусив изуродованные лихорадкой губы, она молчит. Что она может сказать Мамеду? Вот совсем недавно она приревновала было Макарова к Нине, этой знакомой незнакомке. Ну, что ж, может быть, и ошиблась. Но сейчас никакой ошибки нет. Сразу же после его непонятного и ненужного отъезда обнаружила она в газете, лежавшей на столе в конторе, то злополучное объявление.
«Ну и пусть любятся, пусть уезжают куда хотят, — думает она. — Мне наплевать. Но как же можно дорогу бросить?»
