Там, где бежит Сукпай - [43]

Я заметил, как Сесили волновался. Но говорил он от души. Жарков выслушал переводчика и одобрительно закивал головой. Он почти не вступал в спор, больше молчал и слушал и смотрел на людей добрыми глазами. Он видел, из какой темной глубины поднимались к свету «лесные люди». Надо было осторожно подать им руку. Жизнь только начиналась.

РУССКАЯ ДЕВУШКА

Давно уже пришла в долину весна. Высокая джанговская сопка по ту сторону реки стала кудрявой. Над сопкой летят утки.

Я сижу на камне у самого берега, делаю черенок остроги. Рядом лежат мои костыли. Теперь Санчи ходит рыбачить. Ему нужна хорошая острога на тайменя.

Нэдьга связывает кедровую лучину в пучки. Смуглыми тонкими пальцами обхватывает пучок и связывает тальниковыми бечевками. Руки ее потемнели от смолы.

— Догди, — тихо говорит Нэдьга, не глядя на меня. — Ты знаешь новость? Сесили ездил в Хабаровск. Оттуда привез русскую девушку. Она остановилась на Кафэне.

— Кто это говорил?

— Чауна говорил. Он был там. Почему ты так обрадовался?

Нэдьга посмотрела на меня, нахмурилась, изо всей силы стянула бечевкой лучину, бечевка треснула, лучина рассыпалась.

— Надо пойти к ней, я хочу посмотреть русскую девушку. Наверно, что-нибудь расскажет.

И вот однажды я решил идти на Кафэн. Бат уже подтащил к воде. Санчи принес новые шесты.

— Кто же со мной пойдет?

Нэдьга встрепенулась. Ей не хотелось оставаться одной — я это знал. Но мать уже вышла из юрты с веслами и с котомкой. Она кивнула Санчи.

— Га! Становись, сынок, впереди, я буду на корме. Идемте!

Быстрое течение подхватило наш бат, понесло вниз по Хору. Джанговская сопка осталась далеко позади. Я давно нигде не бывал. Сердце замирало от радости. По берегам Хора уже цвела черемуха. Белые кусты издалека клубились туманом. Проходя близко у берега, я отводил от себя в сторону душистые ветки. Разноцветные, как осенние листья, бабочки кружились в воздухе и садились на первые лесные цветы.

— Ку-ку! Ку-ку! — звенели кукушки, то близко, то далеко.

Весна разбудила в лесу все живое. Где-то бродит медведица с медвежатами, учит их взбираться на деревья, где-то прячется пугливый лосенок. Из гнезд уже выглядывают птенцы, расправляют крылья. А над гнездами летают птицы, славят песнями весенний лес.

Что же мне принесла весна? Около устья Кафэна синеет дымок костра. Мы пристали к берегу. Из юрты выбежал Кяундзя.

— Как твое здоровье? — спросил он. — Поправляешься?

— Нет. Все так же.

— На охоту не скоро пойдешь?

— Не знаю. Наверно, больше не пойду. Я вижу, как он сочувствует мне.

— Давай я тебе помогу, — говорит Кяундзя, поддерживая меня под руку.

— Ничего. Была бы голова целая. Ты лучше скажи: где тут русская девушка?

— В юрте Сесили.

Опираясь на костыли, я пошел к юрте. Кяундзя все время держал меня под руку.

— Как ты догадался приехать сюда? Вот хорошо.

Я спросил своего друга, что здесь делает русская девушка, зачем приехала. Кяундзя ответил:

— Не знаю. Все время со стариками разговаривает. Что-то записывает.

Когда мы пришли к Сесили, хозяин поднялся нам навстречу и радостно воскликнул:

— Э! Здравствуйте!

В глубине балагана на «малу», там, где раньше не полагалось сидеть женщинам, сидела русская с книжкой в руках. Она тоже встала и первая протянула мне руку, говоря:

— Здравствуйте, Джанси! Я уже слышала о вас. Будем знакомы. Меня зовут Наталья Алексеевна Бакланова.

Она была одета в белое легкое платье. На ногах туфли с высокими каблуками. Русская девушка почему-то все время улыбалась. Светлые волосы, заплетенные в две косы, золотились у нее на плечах. Из серых глаз струился мягкий, ласкающий свет. Светлая, лучистая, она показалась мне чайкой, которая прилетела откуда-то издалека, где все пропитано солнцем. Я смотрел на ее чистое, покрытое розовым загаром лицо без скул и вспомнил о том, как еще в детстве бабушка говорила, отчего у русских длинные, а не скуластые лица. Неужели и правда, что им тесно жить в городе?

Русская держится свободно, разговаривает с мужчинами не так, как наши женщины. Откуда она?

Наталья Алексеевна Бакланова была сотрудницей Хабаровского краеведческого музея. Она приехала в долину Хора по заданию Арсеньева. Ей нужно было собрать для музея удэгейские вещи: чумашки, халаты, копья. Тогда я не знал, что в городе есть такой дом, где в стеклянных банках хранятся рыбы и змеи. В этом доме собрано много вещей, по ним люди будут узнавать, как раньше жили нанайцы, чукчи, удэ. Наталья Алексеевна попросила, чтобы мы помогли достать ей за деньги шаманский костюм для музея.

— Попробуем… — переглянулись мы с Кяундзей.

— А что у тебя с ногой? — спросила Бакланова.

Когда я рассказал ей о том, как сломал ногу, она задумалась.

— Что же ты собираешься делать? На охоту ходить нельзя, рыбачить тоже. Надо что-то придумать.

— Не знаю… — ответил я дрогнувшим голосом. — Надоело сидеть без работы. Хочу грамоте научиться. Поедемте к нам в Джанго.

Мы плохо понимали друг друга. Объяснялись жестами, подбирая нужные слова, подолгу молчали.

— Хорошо, — сказала она и достала из сумки одну книжку. — Вот тебе, возьми. По этой книге мы будем с тобой учиться.

Мы вышли из балагана и долго сидели на траве. Из палатки слышался голос Сесили. О чем они с матерью говорили, я не знал. Я старался понять русскую речь: