Талисман отчаянных - [40]

Госпожа де Соммьер внимательно смотрела в лицо молодого человека, скорее выразительное и величественное, чем красивое. Но никакое лицо, пусть даже королевское, не могло взять верх над «тетей Амели».

– И вы удовлетворены вашим незнанием?

– Я вынужден им удовлетвориться, так как нигде не смог напасть на ее след.

– Значит, надо прекратить поиски? Что означает, по-вашему, «нигде»?

– Во всех тех местах, где я мог надеяться хоть что-то узнать о ней. Начиная от монастыря Благовещения и кончая замком де Гранльё, принадлежащим барону фон Хагенталю.

– Разве барон не ваш отец?

– По крови, о чем я не перестаю сожалеть, но не по душе. И, хотя я не устаю просить прощения у Господа, я продолжаю ненавидеть своего отца и ничего не могу с этим поделать.

– Не смею вас спрашивать, по какой причине у вас такие отношения, поскольку меня это не касается.

– Причина проста: он убил мою мать.

– Веская причина. Но все это не имеет отношения к невинной, излишне романтичной женщине, которая слишком увлечена рыцарскими романами. Вы спасли ее. Она окружила вас ореолом, привязалась к вам. И вот вы, рыцарь без доспехов, живое повторение принца, чьим блеском освещена целая эпоха, вы пишете ей, обращаясь за помощью и прося привезти рубин, который ваш крестный перед смертью передал князю Морозини в качестве возмещения за совершенное в стародавние времена преступление. Этот рубин князь всегда носил с собой. И она крадет этот рубин. Ради вас! Она! Для которой честь всегда была дороже любых личных пристрастий!

С каждым словом маркизы гнев ее все более возрастал. Аббат Турпен счел необходимым вмешаться.

– Что, если мы будем говорить спокойнее и… в другом месте? Например, в ризнице?

Маркиза мгновенно успокоилась.

– Конечно, если вы считаете, что так будет лучше. Но мне больше нечего добавить. Теперь я хотела бы выслушать молодого человека.

Гуго утратил присущее ему высокомерие, он был угнетен, подавлен, буквально уничтожен грузом странного сходства, грузом чужой недосягаемой мечты.

– Я не писал этого письма! Сколько раз я могу повторять?!

Быстрым шагом Гуго подошел к алтарю и упал на колени, протянув к нему руки.

– Перед Господом, который меня слышит, клянусь спасением моей души, что никогда не писал ничего подобного!

Он встал с колен и продолжал:

– Да можно ли себе такое представить? Украсть драгоценный камень, исторический драгоценный камень из кармана своего родственника? За то короткое время, какое мы были знакомы, я успел оценить прямоту и несгибаемость мадемуазель. Вы знаете, мадам, что именно было в письме, в написании которого меня обвиняют?

– Нет, конечно! Иначе бедняжка никогда бы не покинула наш дом! И куда, спрашивается, она направилась? Похоже, никто не видел ее в здешних местах! Скажите мне, где, кроме замка Гранльё, который обновляется с такой помпезностью и который стал принадлежать вашему отцу совсем недавно, он чаще всего живет?

– Кажется, в Инсбруке, но я не уверен. Я не хочу ничего знать о его жизни.

– Почему?

– Не хочу слухов, сплетен. О нем говорят как о любителе женщин, и я предпочитаю знать об этом как можно меньше. Когда я вижу его, мне трудно сдержать свой гнев. Его успех у женщин! Моя мать умерла из-за его успехов, и теперь, кажется, по ее стопам идут другие!

– И вы живете со своим гневом? – возвысила голос госпожа де Соммьер, с трудом удерживая свой. – Женщины влюбляются в вашего отца и умирают, а вы только подсчитываете количество жертв? Неужели вам никогда не хотелось встать на защиту слабых? Оберечь? Спасти?

– Каким образом?

– Объявив себя защитником несчастных жертв.

– Иными словами, объявив войну родному отцу? Это невозможно. Хочу я того или нет, но он мне отец, а отца должно чтить. Посягать на отца – святотатство.

– Даже если он убил вашу мать?

– Я был ребенком… У меня нет доказательств. Нет их и в отношении всех остальных. Он всегда далеко, а женщина умирает…

– И преступление остается преступлением! Пусть даже оно совершено через подставных лиц. Подставное лицо – орудие, а не виновник преступления. И если вы знаете, кто преступник, вы обязаны, да, обязаны перед всеми теми, кому еще предстоит проливать слезы! – противостоять ему всеми возможными средствами!

– Какими? Напав на него с оружием в руках? Но это мой отец! Сообщив в полицию? Но донос гадок, а донос на отца – тем более! Почему вы думаете, что я не отомстил за мою мать? Потому что он мой отец! Я не могу, не погубив свою душу, пролить его кровь, способствовать его гибели! В свое время герцог Филипп Добрый менял любовниц одну за другой, и Карл, его сын, не восставал против отца!

– Так вот чем вы себя успокаиваете? Однако насколько я знаю, ни одна из любовниц герцога Филиппа не умерла насильственной смертью, и распутство отца внушало сыну лишь отвращение, не более того!

Гуго устало вздохнул и шагнул в сторону, собираясь подойти к аббату Турпену, который погрузился в молитву неподалеку от них.

– Закончим этот разговор, нам никогда не прийти к согласию. Отцеубийство – самое страшное преступление в глазах Господа.

– А позволять гибнуть невинным женщинам, зная, кто убил уже не одну из них, – это не преступление?! У вас гуттаперчевая совесть, Гуго де Хагенталь, вот что я вам скажу!