Таксидермист - [33]

– Хорош. Гарф нет жынщин трога мертвы, – пробормотал Отто, сидя по-турецки на полу.

– Но ты права, – продолжал я. – Наверное, нам нужно выложить все про эту Марти, всю историю, и пусть сами разбираются. Если смогут. Но нам надо держаться от всего этого подальше.

– Гарт, а что, если это предупреждение означает и то, что нам ничего нельзя говорить полиции?

– Ну, наверное, они послали бы более прозрачное послание, если…

Мой взгляд внезапно упал на мигающий красный глазок автоответчика. Я подошел и нажал кнопку воспроизведения. Динамик забурчал, как рассерженный тушканчик, дал гудок и заговорил. Сначала был шум, будто звонили из автомата – например, в баре. Через секунду приглушенный гнусавый голос медленно произнес:

– Крошка мисс Туффи. Сидела на пуфе. Мимо шел паук. Она позвонила копам. Паук ее укусил. Крошка мисс Туффи умерла. Пауку больше никого не надо кусать.

Вот так раз.

– Кто Туффи, Гарф, скажи?

– Женщина на крыльце, Отто. – Нас с Энджи на миг охватил ужас. – Думаю, это и есть ответ на твой вопрос, Энджи. И что теперь будем делать?

Телефон зазвонил, и я дал сработать автоответчику.

– Да. Я звоню мистеру Карсону? – Похоже на телефонный маркетинг. Но в два часа ночи? – Вам звонят из больницы Святого Михаила. К нам поступил ваш брат, Николас, и мы хотим поговорить с вами как можно скорее.

Глава 16

Приемный покой, как и в большинстве нью-йоркских больниц, где я бывал, заполняли люди с разнообразными неисправностями. Граждане с окровавленными полотенцами, намотанными на руку (оторваны пальцы?), другие блюют в тазики (отравление цианидами, как можно предположить), третьи пластом лежат навзничь и стонут (видимо, острый аппендицит). И как обычно, персонал, казалось, занимался «обработкой» только тех больных, чья кровь активно вытекала на ковровое покрытие. Я прошагал к стойке регистратуры. Возле стола припарковался какой-то несчастный сукин сын на инвалидной коляске – должно быть, он врезался лицом в ветровое стекло. Медсестры на посту не было, звонка, чтобы позвать на помощь, – тоже. Сюрприз, сюрприз.

– Не фотите угофтить фтаканчиком попаффэво в беду фаната генерала Буфера?

Я обернулся раз, потом другой – к распухшему лицу бедняги в инвалидной коляске. Поняв, кто это, я вздрогнул от неожиданности. Крупные руки еще более крупного санитара лежали на плечах Николаса, не давая моему брату соскочить с сиденья.

– Понимаю, врелиффе неприятное. Вабери меня отфуда, Гарт? Пуфть этот могучий Дво Янг[73] офлабит хватку, и мы фмоемфя отфуда и вафкочим в «Каплю рофы».

– Ёшкин карась… – это все, что я смог выговорить.

Обыкновенно худое и резкое лицо Николаса раздулось, покраснело и покрылось ссадинами. Как будто к телу моего брата присобачили кукольную голову, которая передразнивала Николаса. Какой-то врач, мчась через приемный покой, оторвал глаза от планшетки, как-то успел заметить нас с Николасом и свернул к нам.

– Вы брат мистера Палинича?

– Да, я…

– Я доктор Шумэйт. Должен вам сказать, что ваш брат отказался от томографии. – Шариковая ручка нервно пощелкивала в руке доктора. – Есть большая вероятность, что у него ушиб или что-то более серьезное. Вполне возможна субдуральная гематома.

– Да, но как мой холефтерин, доктор? Мовэт, мне надо ефть поменьфе ливерной ковбафы, как вы ффитаете?

– Мистер Палинич, это не шутки. – Врач, увещевая, погрозил ручкой Николасу и снова повернулся ко мне. – Если вы… Прошу прощенья! – Застав санитара врасплох, Николас прянул с кресла и, рыча, схватил зубами перо доктора Шумэйта. – Мистер Палинич! Прошу вас! – Доктор пытался вырвать ручку у Николаса. – Это ребячество, мистер Палинич!

Взгляд, которым эскулап окинул приемный покой и захихикавших больных, говорил, что доктора больше интересует его имидж, а не возвращение авторучки.

– Николас, может, все-таки пройти томографию, а?

Больные, в ком осталась хотя бы унция юмора, ржали уже так, что врач покраснел, выпустил ручку и ринулся из приемного покоя.

– Сестра! – долетел из-за дверей его визг.

Николас выплюнул ручку на пол.

– Пофли отфуда, Гарт. Мне нувна твоя помофь. – Он посмотрел на санитара. – Мовеф идти, фынок. Дервать меня против воли – недаконное лифэние фвободы, префтупление, караюфеефя до трех лет в тюрьме фтата. Могу подвать копов, ефли хофефь. Около больнипфы обявательно пафетфя парочка.

– Я отвезу его домой, – заверил я.

Джо закатил глаза и отступил назад. Я помог Николасу подняться на ноги.

– Ходить я могу, Гарт, это на липфэ у меня фпляфали мамбу.

– Прошу прощения! – В комнату ворвалась медсестра, нервно оправляя на груди форму. – Ему нельзя уходить!

Мне тут же пришло на ум слово, близкое к одному из красочных русских выражений нашего Отто. Но несколько лет назад я научился считать до трех, перед тем, как отвечать. А еще лучше – до пяти.

– Нельзя уходить, пока его не выписали! – верещала сестра.

– Я как раз согласен, что ему надо остаться, но он хочет уехать. – Она видела, как я медленно свирепею. – В общем, мы выписываемся. Прямо сейчас.

Перед больницей стояло такси, и мы оторвали водилу от отдыха с «Клево-Формой». Я запихал Николаса на заднее сиденье и назвал водителю свой адрес.