Такая долгая жизнь - [28]

— Это я знаю, — сказал Михаил.

Тихона Ивановича он подождал в коридоре. Тот вышел — и сразу к зятю:

— Спасибо, Миша…

Михаил ответил сдержанно:

— Здравствуйте, Тихон Иванович. Пойдемте, а то дома волнуются…

Константинов видел, что Михаил чем-то недоволен, но расспрашивать не стал, только вздыхал изредка. Они вышли на улицу.

— Вот вы, Тихон Иванович, попов любите, а они вам за любовь подлостью платят.

— Та пропади они пропадом. Я их николы не любив! — зло воскликнул Константинов. — Господи! Покарай богоотступников, шо твоим именем черное дило робять… И прости меня, грешного…

Возле Степка, где стояла церковь, Тихон Иванович взял Михаила за руку:

— Погодь тут чуток. Я быстро.

Отца Еремея Константинов нашел в доме при церкви. Тот явно не ждал этого визита. Прикинулся радушным:

— Тихон Иванович, вы? Какими судьбами?..

— Не ждал, антихрист! Иуда!.. Будь ты проклят, развратник! Вор!.. Страшись суда божьего!.. — И швырнул в ненавистное, искаженное злобой лицо ключи от церковной кассы.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В сентябре пошли монотонные, нудные, моросящие дожди. Прояснивалось редко. Но осень еще только угадывалась. Листья на деревьях были зеленые, свежие, дороги просыхали быстро, выскальзывающее временами из-за туч солнце, как горячим утюгом, проглаживало их, и, даже когда выпадали по-настоящему прохладные дни, еще не верилось в то, что пришла осень, и ходили в рубашках с закатанными выше локтей рукавами.

В один из таких сентябрьских дней Михаилу Путивцеву пришла телеграмма от старшего брата:

«Приеду двадцатого поезд десятый вагон седьмой».

Комбриг Путивцев получил благодарность «за успешное выполнение правительственного задания». В Москве ему вручили путевку в санаторий РККА на берегу Черного моря, а дорога туда лежала через родные края.

Пантелей Афанасьевич стоял у раскрытого окна вагона и смотрел на приазовскую, выгоревшую за лето степь. Только вдоль железной дороги кустились заросли чертополоха и лебеды, влажно-зеленые от недавно прошедшего дождя. Желтизной отсвечивала стерня. Еще дальше чернел свежевспаханный клин чернозема.

Поезд замедлил свой бег — начались пригороды. Над высокими подсолнухами с тяжелыми, опущенными книзу шляпками кружились стремительные воробьи. На бахчах лежали арбузы. Один, расколотый, с ярко-красной сахаристой сердцевиной, валялся у самой дороги.

В Германии арбузов не было, а в Москве Пантелей тоже не успел отведать. При виде этого расколотого арбуза у Путивцева пересохло в горле.

В сиреневой кисейной дымке показались трубы металлургического завода. Мимо проплыла водокачка — поезд подходил к станции. Сам город находился в железнодорожном тупике, и поезда дальнего следования в него не заходили.

— Подъезжаем, — сообщил проводник. — Вам помочь? (Путивцев был в форме с орденом Красного Знамени на груди.)

— Что вы, товарищ… Я сам.

Пожелав попутчикам счастливого пути и взяв чемодан, Путивцев стал пробираться к выходу. В раскрытую в тамбуре дверь увидел Михаила, который легкой рысцой трусил за седьмым вагоном.

Поезд еще не совсем остановился, а Пантелей Афанасьевич легко спрыгнул с подножки и сразу попал в объятия брата. По перрону к ним уже спешили Романов и Ананьин.

— Ну, здорово, Пантелей, здорово!.. — Романов тоже обнял его.

Они расцеловались. Потом настала очередь Ананьина.

— Хорош! Хорош!.. Ничего не скажешь, — разглядывая Пантелея, говорил Ананьин, тиская руку железными пальцами.

— Рад видеть вас всех вместе. Живы-здоровы?

— Как видишь, — ответил за всех Романов. — А ты как?

— Нормально.

— Пошли, что ли…

У перрона стоял автомобиль.

— Вы, я вижу, разбогатели, — заметил Пантелей.

— Богатеем понемножку… Ты где сядешь, впереди? — спросил Романов.

— Все равно.

— Тогда я впереди сяду, если не возражаешь. Сподручней мне с моей деревяшкой.

В машине было душно, крыша нагрелась на солнце. Опустили боковые стекла.

— Как тебе ездилось, брат, в Германию? — спросил Михаил.

— Коротко не ответишь.

— А ты не коротко, — посоветовал Ананьин.

Машину мягко качнуло на выбоине.

— «Бюик»? — поинтересовался Путивцев у шофера.

— «Бюик», товарищ комбриг.

— Эх, братцы, скорее бы научиться все это делать своими руками — и автомобили, и самолеты. Тогда нам никакой черт страшен не будет. А пока приходится покупать и то и другое.

— Скоро научимся, — пообещал Романов.

— Как ты? — спросил Пантелей Михаила. — Как Ксеня?

— У меня все в порядке. Ксеня дома с Вовкой.

— Вовке сколько уже?

— Четвертый год.

— Мать не прибаливает?

— Есть немного. Как дадут квартиру, заберу ее в город. Ксеня тут не даст ей ничего по дому делать — будет отдыхать.

— Как все? Максим? Что Алексей?.. Лентяй он насчет писем. Еще весной прислал мне открытку: докладываю, товарищ комбриг, служба идет нормально, числюсь в рядах отличников боевой и политической подготовки… И с тех пор — ни слова.

— Алешка демобилизовался. Неделю уже как в Солодовке. Сегодня приезжает. С тобой хочет повидаться, — сообщил Михаил.

— Это здорово! В кои-то веки все вместе соберемся…

Машина выехала на Камышановскую. Слева осталась заводская бухта, где стояли суда подсобного рыболовецкого хозяйства металлургического завода.

— Захар теперь тут директорствует, муж Марфы, — сообщил Михаил.