Так это было - [61]

Кребс растерян.

— Я не имею полномочий. Надо воевать дальше, и кончится это все страшно. Капитуляция Берлина тоже невозможна. Геббельс не может дать согласие без Деница. Это большое несчастье…

Кребса приглашают к завтраку. Все проголодались. Немецкий генерал с удовольствием ест и сосиски, и икру, пьет коньяк. В этой комнате собрались все генералы, писатели Всеволод Вишневский и Евгений Долматовский, корреспондент «Правды» Иван Золин. Идет оживленная беседа, но в комнату доносится артиллерийская стрельба. Кто-то вспомнил о первомайском параде. Раньше Кребс бывал на них. Он, как военный атташе германского посольства, по-своему смотрел на парад и аккуратно доносил о состоянии боеготовности Красной Армии. Но много ли он знал?!

И вот теперь он здесь, в одном из домов близ Темпельхофского аэродрома, сидит не в качестве наблюдателя, а в роли человека, который принес белый флаг капитуляции.

Из радиоприемника доносится бравурная музыка.

— Хорошо теперь в Москве, — вдруг сказал Кребс.

Все оглянулись на него.

— А как вам нравится в Берлине? — спросил Соколовский.

Кребс смутился.

Артиллерийская канонада усилилась. Она словно бы напомнила Кребсу, что ждать больше нечего. Он вскочил:

— Пора возвращаться.

В 13 часов 08 минут Кребс покинул командный пункт Чуйкова, явно торопясь (вернулся — забыл перчатки). Огонь на время приказали прекратить.

На фронте тишина. Изредка постреливают автоматчики. Относительно тихо и на Королевской площади. Но в самом рейхстаге идет бой…

Вчера мы не поехали в Штраусберг. Водружение Знамени Победы над куполом задержало нас в штабе корпуса генерала Переверткина. Но его мы так и не нашли и остались на ночлег у полковника Мирошникова. По всему было видно, что он был нам рад. Разговоры только и были, что о Знамени Победы над рейхстагом. Корреспонденцию об историческом штурме мы уже написали и отправили в армейский узел связи, убежденные, что в номер от 1 мая она должна обязательно попасть. К тому же, казалось, на первую полосу. Шутка ли, «Знамя над Берлином»!..

Сейчас мы сидели у радиоприемника и на всех диапазонах ловили Москву. Но ничего поймать не могли — на радиоволнах было много музыки, джазов из кабачков Парижа, Брюсселя, Лондона…

Но вдруг мы услышали:

— Внимание! Говорит штаб 56-го танкового корпуса германской армии. Просим прекратить огонь…

Это и было то самое обращение, которым начиналось сообщение о высылке парламентеров.

Мы переглянулись. Что-то будет… Было понятно, что это первые голоса — предвестники капитуляции. Мы молча пожали друг другу руки и словно по команде бросились к своим блокнотам. Невозможно описать те волнующие и в то же время тревожные, полные таинственности минуты: что будет, как будет, что это за танковый корпус и почему именно он просит пощады? Тогда мы ничего не знали и решили терпеливо ждать. Попытка связаться с генералами Букштыновичем, Переверткиным, Шатиловым, которые могли все это знать, не удалась.

Полковник Мирошников и Борис Горбатов, бросив на ходу: «Утро вечера мудренее», ушли спать, а я остался у телефона ждать Москву, которую заказал два часа назад. Что там сейчас в редакции? У меня дома, на Беговой? Знают ли они о позывных капитуляции? Вышел в сад. Все цветет, и так как к вечеру стрельба стихла и запах гари унесен ветрами, в воздухе пьянящие ароматы весны. Кругом тихо-тихо. Не спят только соловьи. Я тревожу телефонистку, а она мне в ответ:

— Провод занят, переговоры высшей степени важности.

— Но у меня тоже.

— Ждите.

Я улегся на диване, неподалеку от телефона, и вздремнул. Не знаю, сколько минут прошло, но от резкого звонка я вскочил и схватил трубку.

— Говорите. На линии Москва.

Я услышал голос редактора «Правды» Петра Николаевича Поспелова и начал было рассказывать ему о позывных гитлеровских капитулянтов, но он, перебивая меня, кричал: «Алло, алло, алло». Он не слышал меня. В это время вмешалась телефонистка:

— Линию беру для переговоров высшей степени важности.

Несколько раз после этого я пытался связаться с Москвой, но каждый раз слышал тот же ответ.

Да, вся ночь была «высшей степени важности». Но узнали об этом мы позже. Узнали, что и наша корреспонденция по этим же причинам не была передана в Москву и покоилась в папке «разное».

Рано утром 1 мая Борис уехал в расположение частей Берзарина. Его там интересовало наступление войск корпуса генерала Д. Жеребина. Потом он расскажет, как советские батальоны очищали главную улицу Унтер-ден-Линден, с боем брали Национальную галерею, Музей военных трофеев, университет, основанный Гумбольдтом… «Ты ведь знаешь, что там учился и Энгельс…»

А я утром пошел бродить по знакомым и теперь уже сравнительно притихшим набережным Шпрее. Впервые я перешел разбитый и заваленный пулеметами, ящиками, гильзами орудийных снарядов мост Мольтке и вдали увидел рейхстаг. Он дымился. Где-то снова в районе Шарлоттенбурга шел бой, да и в Кроль-опере полковник В. Асафов «наводил еще порядок».

Накануне к вечеру его атака на оперу отвлекла силы гитлеровцев от Кенигсплатца и тем самым оказала неоценимую услугу батальонам 150-й и 171-й дивизий, которые вели бой на площади.