Так это было - [48]

* * *

Всю ночь Гитлер диктовал «политическое завещание», в котором пытался анализировать причины краха рейха и национал-социалистических идей, а по существу, оправдывал свою полководческую бездарность и сваливал вину на генералов. Эта наиболее обширная часть политического завещания была соткана из лжи, демагогии и призыва «содействовать возрождению национал-социалистического движения».

Во второй половине завещания он писал:

«Перед моей смертью я исключаю бывшего рейхсмаршала Германа Геринга из партии и лишаю его всех прав, которые могли бы вытекать из декрета от 29 июня 1941 г. и из моего выступления в рейхстаге 1 сентября 1939 г. Я назначаю на его место в качестве имперского президента и верховного главнокомандующего вооруженными силами гросс-адмирала Деница. Перед своей смертью я исключаю из партии и снимаю со всех государственных постов бывшего рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Генриха Гиммлера».[23]

В этом же завещании, которое, по существу, было политическим некрологом, Гитлер объявил новый состав правительства. Рейхсканцлером стал Геббельс, на старом своем посту — министра по делам нацистской партии — остался Мартин Борман. Министром иностранных дел назначался Зейсс-Инкварт, военным министром — Дениц, министром пропаганды — Науман, финансов — Шверин-Крозинг, главнокомандующим сухопутными силами — фельдмаршал Шернер, военно-воздушными силами — Риттер фон Грейм. Новому правительству предлагалось продолжать войну всеми средствами. Характерно, что Гитлер обошел своего верного «пса» — Кейтеля. Политическое завещание на правах свидетелей подписали Геббельс, Борман, Бургдорф, Кребс. Дата — 29 апреля, 4 часа утра.

Утром майору Иоганмейеру предложено было прорваться через линию советских войск и доставить копию «политического завещания» фельдмаршалу Шернеру. Такое же поручение было дано помощнику Бормана — Цандеру и адмиралу Фоссу, которые обязаны были эти документы доставить гросс-адмиралу Деницу.

Вскоре все трое, рискуя жизнью, пробирались через разрушенные дома, виадуки, подвалы, овраги, леса к мосту Пихельсдорф, оттуда посланцы направились удобными путями на юг и северо-запад.

Известно, что только Иоганмейер благополучно миновал мост и сумел связаться по радио с гросс-адмиралом Деницем.

В полдень Гитлер пригласил к себе Бормана, Геббельса, Бургдорфа и Кребса. Никто не знал, что происходит над их головами, над бункером, там, в районе рейхстага, у Потсдамского вокзала, на улицах, примыкающих к имперской канцелярии. Между тем Гитлер по-прежнему смотрел на «пятачок» карты Берлина и задавал вопросы генералам, которые отвечали ему невпопад и с обязательными оговорками: «вероятно», «нужно думать», «полагаю». Гитлер, несколько часов назад подписавший «политическое завещание» и решивший уйти из жизни, задает все тот же вопрос: «А где Венк?» и опять получает ответ, начинающийся словами: «Надо полагать…» В это время генерал Кребс решается сказать:

— Три молодых офицера хотят пробраться из Берлина к генералу Венку…

Гитлер поднял к нему бледное, обрюзгшее лицо с опухшими веками.

— Какие офицеры?

— Офицеры Фрейтаг фон Лорингхофен, Больдт и Вейс…

— Где они?

Бургдорф показывает на офицеров, которых Гитлер видел много раз, так как они почти ежедневно присутствовали на докладах Кребса, но теперь он смотрит на них отсутствующим взглядом. Все затихли.

— Как вы думаете выбраться из Берлина? — спрашивает он, глядя на ротмистра Гергарда Больдта.

Офицер подходит к столу и показывает по карте, называя вслух: Тиргартен (Зоологический сад), Курфюрстендамм, площадь Адольфа Гитлера, Олимпийский стадион, мосты у Пихельсдорфа…

— Оттуда, — продолжает Больдт, — мы на лодке по реке Хавель проберемся через расположение русских до Ванзее.

— Борман, — неожиданно прерывает Гитлер, — тотчас же достаньте им моторную лодку с электродвигателем, иначе они не выберутся.

— Фюрер, мы сами достанем себе моторную лодку, — говорит Больдт, — и несомненно прорвемся.

Гитлер поднимается из-за стола, подает каждому из них руку и говорит:

— Привет от меня Венку. Пусть поторопится, или будет слишком поздно…

Офицеры ушли.

Вечером Борман, раздосадованный отсутствием донесений от Кейтеля и Йодля о боях за пределами Берлина, направляет Деницу телеграмму: «По нашему все более ясному впечатлению, дивизии вокруг Берлина уже много дней стоят на месте, вместо того чтобы высвободить фюрера. Мы получаем лишь сообщения, контролируемые Кейтелем. Мы вообще можем сообщаться с внешним миром лишь через Кейтеля. Фюрер приказывает, чтобы вы немедленно и безоговорочно выступили против всех изменников».[24]

В 22 часа в бункере состоялось последнее военное совещание.

На этом последнем синклите собрались Борман, Кребс, Геббельс, Бургдорф, Аксман, генерал Монке, оставшиеся офицеры штаба. Доклад делал генерал Вейдлинг.

Он говорил:

— Последние двадцать четыре часа шли горячие бои в непосредственной близости от рейхстага и имперской канцелярии, фронт стал уплотненным, возможности маневра исчезли, боеприпасов нет, недостает «панцерфауста» — оружия, необходимого при ведении уличных боев, снабжение по воздуху прекратилось, боевой дух войск упал…