Так это было - [21]

Так, не сговариваясь, Геринг в Берхтесгадене, Гитлер и его приближенные в бункере имперской канцелярии и Гиммлер в Любеке пришли к единой позиции — капитуляции перед англо-американскими войсками, причем каждый из инициаторов этой акции пытался обогнать своего соперника, а потому совершал ее в тайне.

Гиммлер ждал ответа.

Шведский дипломат поставил это в зависимость от капитуляции германских войск не только в Германии, но и в Дании и Норвегии.

Гиммлер согласился. Он был почти убежден в успехе переговоров шведских дипломатов и готовился к встрече с Эйзенхауэром. Его, как и прочих руководителей рейха, всегда волновала внешняя сторона всякого дела — от парадов на Нюрнбергском стадионе до костюма, в котором они должны предстать перед народом, до позы.

Вот и сейчас его заботил вопрос: в каком мундире явиться к Эйзенхауэру, во всех ли регалиях; как приветствовать — вытянутой рукой, как это принято у фашистов, или обычным рукопожатием.

Откуда же у Гиммлера была такая уверенность в успехе переговоров Бернадотта?

Он уже знал о телеграмме Черчилля командующему английскими войсками в Западной Европе.

Впоследствии Черчилль признался:

«…Еще до того, как кончилась война, и в то время, когда немцы сдавались сотнями тысяч, а наши улицы были заполнены ликующими толпами, я направил Монтгомери телеграмму, предписывая тщательно собирать и складывать германское оружие, чтобы его легко можно было снова раздать германским солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать…»[8]

 Аудиенция у шведского посредника была закончена. Граф распрощался и вышел из комнаты. В целях конспирации его никто не провожал, и он сразу же направился в аэропорт. Гиммлер и Шелленберг оставались еще в темной комнате, освещенной огарком свечи, и толковали о дальнейших возможных действиях. Они решили «прощупать» де Голля — главу временного правительства Франции.

Гиммлер приготовил послание генералу де Голлю, которое после войны было опубликовано. Вот оно:

«Готов признать: вы победили! Но что вы станете делать теперь? Собираетесь положиться на англосаксов? Они будут обращаться с вами как с сателлитом и растопчут ваше достоинство. Или, может быть, вы вступите в союз с Советами? Они установят во Франции свои законы, вас же ликвидируют… В самом деле, единственный путь, который может привести ваш народ к величию и независимости, — это путь договоренности с побежденной Германией. Заявите об этом немедленно! Вам необходимо безотлагательно вступить в контакт с теми деятелями рейха, которые еще располагают реальной властью и готовы направить свою страну по новому пути. Они готовы к этому. Они просят вас об этом…»[9]

…Когда Гиммлер и Шелленберг обсуждали это послание, где-то рядом на улице разорвалась фугасная бомба, а затем послышались выстрелы зенитных орудий. Вскоре раздался второй взрыв, третий. Это была реальность…

24 апреля

Бои в Трептов-парке. — Героическая смерть комбата Оберемченко. — Войска Перхоровича подошли к Потсдаму. — Танкисты 1-го Украинского фронта начали форсировать Тельтов-канал. — Встреча с генералами Берзариным и Рослым. — У врага в подземелье

Берлин в пламени. Тяжелый багровый дым закрыл его. Ночью наши самолеты бомбили скопища войск на площадях. Сейчас война полностью вошла на улицы города. Война стала городской, квартальной, уличной. Огню тесно, он стал прицельным, но малогабаритным: иной раз танку негде развернуться, пушку негде поставить. Изменился «пейзаж», на фоне которого происходят бои: высокие кирпичные дома, металлические столбы электропередач, афишные тумбы, рекламные щиты баварского пива и парижского крема, крикливые лозунги Геббельса, среди которых чаще всего встречались утверждающие: «Берлин останется нашим».

На одной из тумб эти слова были зачеркнуты мелом, а над ними: «Я в Берлине. Сидоров».

Бои на улицах. Яростные, упорные. По-прежнему огрызались вражеские пушки, установленные на вторых и третьих этажах, бешено лаяли пулеметы, с чердаков били автоматы.

В расположении корпуса генерала Переверткина наступила кратковременная пауза. Конечно, это слово не полностью отражает картину, точнее было бы сказать, что бои носили «умеренный характер». Это не помешало, однако, дивизии В. Асафова захватить мост через канал Шпандауэр-Шиффартс. Бойцы кричали: «Даешь Шиффар!..» — и бросались в воду. Ночью солдаты из полков Чекулаева и Ковезина, используя любые подручные средства, переплывали канал и под огнем строили паромы и наводили понтонные мосты. Раненые продолжали работать, оставляя на досках парома кровь.

Первые батальоны двинулись по мосту на южный берег канала навстречу огненной метели к сильно укрепленным позициям. На другом участке были взяты Розенталь и Недер.

…Река Шпрее причудливо виляет между улицами, парками, каналами. И всюду, на разной отдаленности от центра, она — последняя водная преграда: десятки мостов через реку взорваны, а каменные бетонированные высокие берега усложняют ее форсирование.

Войска, действовавшие южнее Берлина, уже перешагнули реку, а ночью в районе Трептов-парка ее форсировали воины армии Берзарина. Раньше других это сделал корпус генерала И. Рослого, в котором отличился 1050-й полк И. Гумерова. Мы помчались туда.