Так это было - [23]

Маршал И. Конев наблюдал за боями с крыши высокого дома. Живая карта лежала перед ним. Впоследствии он писал в своей книге «Сорок пятый»:

«С высоты восьмого этажа открылась панорама Берлина, в особенности ее южной и юго-западной части. Левый фланг был виден так далеко, что даже чуть-чуть просматривался вдали Потсдам. В поле обозрения входил и правый фланг, где предстояло на окраине Берлина соединиться войскам 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов…

На моих глазах происходило форсирование Тельтов-канала… В общем-то оно шло успешно».[10]

Маршал видел, как инженерные части наводили понтонные мосты, как по ним под огнем двигались передовые отряды, а затем пошли и танки. Это убедило его в том, что задача будет решена. И действительно, после многочасового жаркого боя, во время которого нужно было отстаивать каждый дом и каждый его этаж, танкисты Рыбалко углубились более чем на 2 километра, и это обеспечило надежность захваченного плацдарма. Отличилась танковая бригада Д. Драгунского, получившего за берлинскую операцию вторую Золотую Звезду Героя Советского Союза.

Вечером стало известно, что войска Д. Лелюшенко вышли к реке Хавель и захватили юго-восточную часть Потсдама, а затем одной бригадой ворвались в центральную часть города. На юге армия А. Жадова, передовым корпусом генерала Г. Бакланова, уже стояла на Эльбе, а гвардейцы — кавалеристы генерала Баранова форсировали реку и обошли с северо-запада город Мейсен. Предстояла встреча советских и американских войск в районе Торгау.

Наступали решающие дни. Большая победа складывалась из побед на Шпрее, у Трептов-парка, на Тельтов-канале, у Потсдама, в Басдорфе, где войска Рыбалко соединились с войсками Чуйкова и танками Катукова и изолировали группировку генерала Буссе от берлинской группировки и от армии Венка.

Вечером мы решили зайти к командующему 5-й ударной армией генералу Н. Берзарину. Военные корреспонденты хорошо знали этого обаятельного человека, талантливого полководца еще по Ясско-Кишиневской и Висло-Одерской операциям. Теперь же, когда его армия успешно продвигалась к центру Берлина и в полосе ее действий лежали Александерплац, дворец Вильгельма и имперская канцелярия, когда она перешагнула через Шпрее, разговор с ним представлялся очень интересным.

Командарм только что вернулся в штаб, расположенный в полуразрушенном доме близ Карлсхорста, и сразу же принялся за дела. В ожидании приема мы видели, как ежеминутно входили и выходили из его комнаты озабоченные, торопливые офицеры. Здесь не было слышно стрельбы — то ли потому, что толстые стены дома гасили грохот переднего края, ушедшего за Трептов-парк, то ли потому, что наступила ночь и стрельба затихала.

Встретил нас плотный, с седыми висками генерал Берзарин улыбкой. Он тут же заявил, что с удовольствием прочел «Непокоренные» Горбатова.

На столе командарма лежала большая карта Берлина — коричневый чертеж города, на котором кварталы были обозначены цифрами, написанными карандашами разных цветов, и только он знал значение каждого цвета. И все же очень ясно на карте проходила жирная ломаная линия, отметившая сегодняшний успех армии, и в частности корпуса генерала И. Рослого.

Генерал Берзарин с воодушевлением рассказывает нам о действиях корпусов и дивизий армии. Он тепло говорит о командирах и солдатах, которые вместе с ним прошли длинный, тяжкий боевой путь.

Я слушаю его и вспоминаю нашу встречу с Рослым в 1942 году под Моздоком. Мы тогда вместе наблюдали за боем, происходившим в долине Терека. А вечером он устроил меня на ночлег в селе Верхние Ачалуки вместе с капитаном Бобровым — командиром батальона, который только что был выведен в резерв после кровопролитной схватки в Чеченской балке. Капитан оказался человеком уравновешенным и откровенным. Я заметил, что он необыкновенно спокойно относился ко всем событиям на фронте. Прикрыв один глаз и лукаво улыбаясь, он говорил: «Вот когда мы с вами встретимся в Берлине…» Откровенно говоря, мне его обещания казались слишком далекой перспективой, но я молчал. Как-то на рассвете я проснулся от какого-то шороха. В комнате было еще темно, но капитан уже не спал. С коптилкой в руках он стоял на коленях и что-то рассматривал. На полу лежала карта, не похожая на наши полевые. Это был простейший план Берлина.

В 1942 году Бобров изучал главные улицы и площади германской столицы. Меня тогда поразила уверенность, которая жила в нем в тяжелые дни боев на Тереке. Эта вера в нашу победу помогла тысячам таких, как он, дойти до Берлина… О них и говорит генерал Берзарин.

— Трептов-парк — это уже центр Берлина, — продолжает он. — Пройдет время, и мы поставим там памятник нашим героям. Не забудем и Оберемченко…

Берзарина срочно вызвали в штаб фронта, и мы распрощались.

Позже стало известно, что командование 1-го Белорусского фронта назначило Николая Эрастовича Берзарина комендантом и начальником гарнизона Берлина. Выбор был сделан не случайно: Берзарин был человеком исключительно душевным, в его глазах всегда теплилась улыбка, он умел сочетать в себе организованность и дисциплину с удивительной отзывчивостью.