Таинство Слова и Образ Троицы. Бословие исихазма в христианском искусстве - [4]
Икону можно назвать без преувеличения символом, печатью божественного мира, поэтому ее так часто сравнивают со Священным Писанием. Также как и Библия, икона раскрывается на четырех уровнях, «ступенях восприятия». Как известно, блаженным Августином были выделены четыре сферы понимания текста: буквальная, аллегорическая, моральная, анагогическая. Изучение текста Писания начиналось с уровня буквального и завершалось анагогией, где слово-текст становилось священным символом.
Также как и текст, икона раскрывается на четырех уровнях, где высшим уровнем является Символ. Недаром о. Павел Флоренский называл ее «тенью» подлинной реальности. Икона «предощущение подлинного умозрения… Это свет луны в отношении к свету солнца»[17].
Но если бы икона имела только смысл анагогический, то невозможным оказалось бы ее раскрытие в мире физическом, связь с реальностью, несмотря на то, что эта реальность мыслится инаковой, преображенной – таково условие иконописи. В многогранности и многомерности заключается суть иконописного творчества, сама техника иконописи также имеет несколько уровней, начиная от доличного письма и кончая написанием Лика. Такое же многоуровневое значение присутствует у молитвы, здесь мы встречаем и буквальный смысл, и нравственный, и аллегорический, и наконец, уровень психин – анагогический. Связь с миром посредством буквального прочтения не случайна, примером является Воплощение Христа и Его кенотическое служение, где Бог становится Человеком, чтобы человека сделать подобным Богу. К этому богоподобию и стремится икона, изображая реального Христа, Его страдание и Распятие, Его Воскресение и Вознесение. Точно также в Священном Писании в зримых образах-притчах Христос раскрывает учение о незримом Царстве Божием, которое подобно горчичному зерну до времени скрыто, невидимо, но с пришествием Христа становится видимым, явным.
На многоплановость иконы указывали древние церковные писатели, такие как Дионисий Ареопагит, Федор Студит, Иоанн Дамаскин. Как мы уже отмечали, огромный вклад в развитие теоретических основ иконописного творчества внесли поздневизантийские исихасты – Григорий Палама и Николай Кавасила, вписав икону в литургическое пространство, сравнив иконописное изображение с текстом Священного Писания, (недаром икону именуют «Библией в красках»). О многоуровневой системе иконы пишет современный искусствовед И. К. Языкова: «на первом уровне происходит знакомство с сюжетом (кто или что изображено, сюжет соответствует полностью тексту Библии или житию святого, литургической молитве. На втором уровне происходит раскрытие смысла образа, символа, знака (здесь важно как изображено: цвет, свет, пространство, время, детали и проч. На третьем уровне – обнаруживается связь изображения с предстоящим (зачем, что это лично говорит тебе, уровень обратной связи). Четвертый уровень – анагогия (от греч. возведение, восхождение), уровень чистого созерцания, переход от невидимого к видимому, к непосредственному общению с Первообразом (на этой ступени описывается глубинный смысл – во имя чего существует икона)»[18] Все эти планы, уровни, через которые мы напрямую соприкасаемся с божественной реальностью вполне сопоставимы с августиновой концепцией символичности текста. Поэтому икону, действительно, можно воспринимать как текст, где каждая деталь, будь то движение, штрих, свет, цвет символичны. В отличие от Августина, арх. Рафаил (Карелин), в своем труде о богословском содержании иконы, приводит не четыре уровня понимания текста, а семь, которые соотносятся с числом Духа или божественной гебдомадой. Мы перечислим эти уровни и обозначим их значение.
Итак, первый план, онтологический, «означает духовную сущность, выраженную в образе»[19]. Он соответствует анагогическому уровню. Примером его могут быть слова о том, что «образ – это всегда образ Первообраза… Ибо образ и первообраз всегда предполагают друг друга, и даже если вдруг первообраз исчезнет, отношение се равно останется»[20] Отсюда, «на иконе вовлекается не только видимый облик человеческого естества Христова, но также и Сам Логос»[21].
К анагогическому или онтологическому уровню примыкает план сотериологический, он означает «благодать, проходящую через икону как свет через окна»[22]. Примером здесь являются слова Федора Студита о том, что «живописный образ для нас есть освященный свет, искупительное напоминание, поскольку он показывает нам Христа во времена Его рождения, крещения, чудотворения, на Кресте, в гробу, в воскресении и вознесении на небо. И во всем этом мы не обманываемся, словно якобы ничего этого не было. Ибо зрительная наглядность приходит на помощь духовному созерцанию, так что, благодаря той и другой, укрепляется наша вера в тайну искупления»[23].
Следующий уровень – символический. Здесь икона раскрывается как символ, взаимодействующий с символизируемым и выявляющий его. Следует отметить, что символ отличается от аллегории, поскольку аллегория находится на уровне душевном, где открывается широкий доступ человеческой фантазии. Пример такого аллегоризма – протестантская гравюра, представляющая собой иллюстрацию в виде эмблемы или системы знаков к тексту Священного Писания. Например, у Якоба Гольбейна Христос изображен в виде пингвина, питающего детеныша собственной кровью, вытекающей из груди, или в другой иллюстрации мы видим восьмиконечный крест, увитый розовым кустом, с которого стекают капли алой крови. Примером аллегоризма может служить также и «назидательная живопись» XVII–XVIII вв., в которой вырисовывается некоторая по словам о. Павла Флоренского «басенная морализация» сюжетов Священного Писания. Сюда же можно отнести и современные картины протестантов, так называемая «модернизированная» икона. О. Павел Флоренский, рассматривая протестантскую гравюру, отмечал, что такой аллегоризм является скорее профанацией святыни, ее карикатурой
