Таинственная незнакомка - [19]
Гость Гейнер Вильке, подмастерье бондаря, делился впечатлениями от своих поездок в немецкую провинцию. Он разъезжал как бондарь, мастеря и ремонтируя бочки крестьянам, пивоварам, виноградарям, пекарям, а бадьи и ванны мясникам, и как агитатор и курьер, выполняя поручения партии. О своем последнем пребывании в Баварии, откуда ему пришлось бежать в Берлин, он рассказывал с мрачным юмором:
«Они все исповедуют там три принципа: для женщин это церковь, дом и дети, а для мужчин — домашнее пиво, торговля и Гитлер. Эти твердолобые баварцы еще доставят нам немало хлопот. Там, в гуще баварского леса, я иногда радовался тому, что я чистокровный пруссак. Впечатление такое, что ты попал в средневековье. В горах Верхнего Пфальца, недалеко от небольшого городка Вейден, мне захотелось отдохнуть от пивоваров из Кульмбаха и Байрёйта. Я обосновался в деревушке Мариенау. Там я подрядился починить одному кулаку двенадцать бочек для капусты. Он освятил всех своих коров и быков. И я должен был после починки заговорить все его бочки, чтобы в них не вселился злой дух и не попортил капусту. Я даже придумал подходящий текст. Перед каждой едой — а кормил он недурно — я должен был молиться вместе со всеми. И я молился, не умирать же голодной смертью! Но в отличие от других, твердивших про себя вместо молитв всякие шуточки, я повторял, чтобы не забыть, слова «Манифеста»: «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака». Остальные так громко бубнили свои заклинания, что мои слова никто не мог расслышать. Но даже если бы и расслышали, вряд ли бы поняли. Я сам насилу понимал этих баварцев, когда они обращались ко мне!
А в последний вечер, когда над столом уже носился аромат жареной свинины с капустой, я увлекся «Манифестом», радовался, что ничего не забыл, и даже не заметил, как вокруг стало тихо. Общая молитва закончилась, и мой одинокий голос был слышен особенно громко и отчетливо: «Но современная буржуазная частная собственность есть последнее и самое полное выражение такого производства и присвоения продуктов, которое держится на классовых антагонизмах, на эксплуатации одних другими. В этом смысле коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности».
Ну, конечно, закончить мне не удалось. Не дожидаясь, пока кулак со своими сыновьями и слугами меня схватит, я выпрыгнул в окно и прямо по сугробам помчался к ближнему лесу. Ох, что бы мне было, если бы они меня догнали!»
Когда смех умолк, все выпили за здоровье веселого бочара и за благополучный исход его поездки в священную Баварию. Одна только Хильда была погружена в раздумье. С сомнением в голосе она спросила у Гейнера:
«Ты говоришь, что убежал прямо из-за стола в чем был? Но в Берлин ты вернулся в своем пальто и со всеми инструментами!»
Все с удивлением посмотрели сначала на Хильду, потом на Гейнера. Но он только расхохотался в ответ:
«Эй, Бруно, поздравляю тебя с такой невестой! Запомни на будущее — она хочет знать все досконально».
«Мы тоже», — пробормотал Фриц Гёбель, а Бруно поднялся со стула и, как судья, выпрямился во весь рост перед Гейнером:
«Обвиняемый Вильке, вы должны говорить только правду, ничего не прибавляя и не утаивая. Расскажите еще раз подробно о вашем бегстве. Прибаутками и выдумками мы довольствоваться не желаем!»
Гейнер Вильке ухмыльнулся:
«Да ради бога! Сами увидите, как это получилось! Ну, значит, убежал я в лес. Это действительно правда. Да и что мне еще оставалось? Ночью я раздобыл длинную лестницу. Я знал, где расположена комната батрачки Лизель. Ну а умения лазать по окнам мне не занимать, чего-чего, а это я умею. Сначала я хорошенько согрелся, причем Лизель помогала мне, как могла. Но потом она начала беспокоиться, так как Макс, старший сын кулака, тоже собирался навестить ее этой ночью. Только она мне успела сказать об этом, как послышался скрип лестницы. Пулей выскочив из кровати, я забрался под нее, убедив еще раз Лизель в том, что отлично лазаю. Из-под кровати все прекрасно слышно. Лизель спросила Макса, куда хозяин запрятал инструменты этого красного из Берлина. Макс, конечно, все выболтал. Потом, когда он наконец убрался, прихватив с собой и лестницу, — ему, конечно, и в голову не пришло спросить, как она очутилась у окна, а может, он решил, что эту услугу оказал ему какой-нибудь святой Килиан, Корбиниан или Флориан, — так вот, когда он убрался, мы с Лизель стали обдумывать, как бы мне достать свои вещи и потихоньку выбраться из дома. Лизель дала мне юбку и большой платок на плечи, и я, одетый служанкой, прокрался, покуда не начало светать, в сарай и забрал свои вещи, а юбку и платок, как мы договорились, оставил в курятнике и припустил из Мариенау к ближайшей станции. Спокойным я себя почувствовал только тогда, когда сел в поезд, идущий в Берлин».
Хильда произнесла среди всеобщего смеха:
«Я пью за Лизель. А товарищу Гейнеру я ставлю в упрек то, что он поспешил с выводами, назвав всех баварцев твердолобыми. Что бы с тобой сейчас было, если бы не Лизель, неблагодарный ты человек! Ты всегда пасуешь перед трудностями во время поездок?»
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.