Таинственная незнакомка - [18]
Благодаря своему расположению «Адлон» был излюбленным отелем дипломатов и других сотрудников министерства иностранных дел. Еще до войны, возвращаясь из Варшавы, Хильда часто останавливалась там.
— Место в Целендорфе помог мне получить доктор Паульзен. Я не могла больше оставаться в «Адлоне».
— Понимаю, вас мучили воспоминания.
— Да нет, это не из-за Ганса. Просто большинство клиентов, особенно господа дипломаты, считающие себя очень изысканными людьми, стали для меня совершенно невыносимы. Что для них значит официантка? Крикни «Эй!», и тебя тут же обслужат. И к тому же они считали, что я должна обслуживать их еще и по ночам в номерах. Денег при этом они не жалели. Конечно, большие чаевые делали работу в «Адлоне» весьма заманчивой. Но нет таких чаевых, за которые я согласилась бы продаваться.
— Я понимаю, — отвечает Хильда, и это не пустые слова Соня, тоненькая, с густыми черными волосами, круглыми темными глазами, пушком над верхней губой, крепкой грудью и красивыми ногами, казалась многим мужчинам лишь изысканной, легко доступной дичью. На Вильгельмштрассе — да и не только там — стала популярной страшная поговорка: «Наслаждайтесь, пока идет война; мир будет ужасным!»
Горькая усмешка на губах Сони становится заметнее.
— Для меня нет ничего хуже войны. Она отняла у меня все! Вы знаете… можно, я буду называть нас просто Хильда?
— Конечно!
— Я всегда была одна. У моих родителей больше не было детей. Можно даже сказать, у них была только их торговля, я их интересовала гораздо меньше. С утра до вечера они торчали в магазинчике, продавали всякие кустарные безделушки, сувениры и прочую ерунду. У них не пропадал ни один пфенниг. Они мечтали открыть для меня филиал. Наш магазинчик работал даже по воскресеньям и в праздничные дни, а вдруг зайдут туристы или отдыхающие! До тридцать третьего года они торговали в основном церковными безделушками, потому что поблизости находилась католическая церковь. Потом появился Гитлер, спрос на иконки и розовые венки упал. Родители попытались наверстать упущенное, обратившись к национальным немецким реликвиям и сувенирам. На каждое уличное шествие или парад мой отец выходил со своим лотком. Мать, конечно, больше не посещала церковь, а отец стал членом национал-социалистской немецкой рабочей партии. Судите сами, Хильда, сколько времени они уделяли мне, своей единственной дочери. Со мной никто не играл, не отвечал на мои вопросы, не интересовался моими заботами. Поэтому мне было нелегко и в школе, особенно в первое время. Тяжело было привыкать к общению с другими детьми.
Ганс незаметно заполнил всю мою жизнь. Однажды я поняла, что не могу без него. Он принадлежал мне одной. Он был частью меня. С ним ко мне вернулось детство. Игры, разговоры, общность интересов, тайны — я никогда не была еще так счастлива. Родители ничего не замечали. После ужасной «хрустальной ночи»[2] в ноябре тридцать восьмого дела их снова пришли в упадок. Отец, который всегда плохо разбирался в политических событиях, продолжал делать закупки у еврейского поставщика и, что самое смешное, покупал у него национал-социалистские сувениры. Все товары были конфискованы, разумеется, без компенсации. Мать не перенесла удара, она умерла следующей весной от простого гриппа. Отец замкнулся в себе, стал нелюдим. От проклятого магазина пришлось отказаться. Целыми днями он торчал в своем киоске и стремился получить концессию на торговлю сигаретами. Я его давно уже не видела. Моя жизнь была заполнена Гансом. Теперь она снова пуста. Все кончено.
Хильда знает, что словами здесь не поможешь. Она придвигается ближе. Женщины некоторое время смотрят друг на друга.
— Спасибо, Хильда.
— За что?
— Мне надо было выговориться. Вы очень помогли мне тем, что выслушали меня. Теперь мне будет легче, хотя бы первое время.
Хильде хочется обнять девушку, к которой она испытывает глубокую симпатию. «Работа поможет Соне, — думает она. — Сколько женщин уже оказалось в подобном положении? Скольким еще придется все это пережить? Теперь Соня не одна».
Конспиративная обстановка в семье Гёбель была привычной еще с детских лет. На пороге своей зрелости она уже была введена в круг единомышленников.
В канун Нового, 1930 года она сидела в кругу этих людей. Это ее родители, ее возлюбленный Бруно и гость Гейнер Вильке.
В комнате с нишей для кухонной плиты было тепло и уютно. Мама достала старые гирлянды и цветные фонарики. Комната должна быть ярко украшена, в противном случае жди неблагоприятного года. Глинтвейн хорош, и, как с удовлетворением отметили мужчины, черпак еще не скоро коснется дна миски. В коричневом фаянсовом сосуде обычно хранилось сливовое повидло. Но так как никто не удосужился съездить на речной островок в окрестностях Берлина, где можно купить дешевых слив, то горшок был пуст. Но мужчины считали, что это не так уж страшно. Бруно часто поглядывал на кухонный шкаф, где стояло большое блюдо со свежими пончиками. Мамаша Гёбель видела эти жадные взгляды, однако неукоснительно выдерживала одно из своих твердых правил — начинать есть пончики можно только в первый час Нового года.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.