Тагу - [6]

— Не было у Мурзакана второго такого преданного крепостного, как Зурхая.

— А все же почему хотел убить его этот голоштанный пастух?

— Сам Мурзакан ничего не говорит.

— Мурзакан ни с кем не станет откровенничать…

— Да никто и не посмеет спросить его.

— А действительно ли ранил его кинжалом Зурхая?

— Не станет же сам себя ранить человек…

Псари с трудом сдерживали рвавшихся со сворок, лаявших, скуливших собак. Слышалось фырканье и ржанье коней, лязг оружия. Слуги из свиты, застыв в готовности, стояли у лошадей.

— Да, но где же были все слуги?

— Господина убивают среди бела дня, и ни один человек не явился на помощь?

— Хахутиа пока еще не пришел в сознание.

— Когда Мурзакан принимает ванну из цаишской воды, в его комнату не смеет войти ни одна живая душа.

Отдельно стояли на балконе Ататиа Джаяни и Басиа Чичуа, завидовавшие Мурзакану, ненавидевшие друг друга, но в глаза сладкоречивые.

— Говорят, Мурзакан приглашен сегодня к мтавару[1].

— Приглашен-то, может, и приглашен, но он не сядет за его стол!

— Но мтавар ведет какие-то важные переговоры с Имеретией…

— Кого только там не будет: князья Абашидзе, Церетели, Агиашвили, Цулукидзе, Эристави.

— Неужели Дадиани помирится с Имеретией?

— Не зря же столько вельмож пожаловали к нему.

— Должен помириться. Видит же он, что одни мы не справляемся с турками.

— После победы над Персией турок уже не довольствуется своей землей.

— Теперь, по слухам, задирает Россию.

— Разве только Россия сломает ему шею, а то я не представляю себе другую страну, которая бы с ним справилась.

— Царь Картли направил к русскому государю послов и уже будто сговорился с Имеретией…

А под стеной дворца сидели на бревне старики. Они дымили трубками и с отвращением сплевывали. Им ничего не нравилось в мтаваре, они избегали его двора.

— Говорят, мтавар запретил продавать крепостных.

— Забыл он разве, что отец его сам торговал крепостными?

— У него добра завались, а того не видит, что на нас даже рубахи нет…

— А какие товары, говорят, привез корабль Юсуфа Зия!

— Потому-то Мурзакан и не оставил ни одной девчонки в деревне.

— Каких арабских коней привез!..

— А о собаках и не говори! Немецкие овчарки. Живьем, оказывается, могут сожрать человека.

— Да, у Мурзакана есть собаки этой породы, и все на человека науськаны…

Иные нетерпеливые дворяне даже не сходили с коней. Они стремились отличиться перед Мурзаканом, самолично словить Зурхая, истребить весь его род.

— Чего мы ждем? Пока мы стоим тут сложа руки, этот разбойник убежит за девять гор! Тогда лови-свищи его!

— Мурзакан сказал: никто не должен мешаться в это дело, своей рукой поймаю я этого свинячьего сына и привяжу к хвосту лошади!

— Пусть твой Гуджу так не знает горя, как Мурзакан предоставит это дело другому…

— Да ведь сам он ранен в живот?

— Оказывается, рана у него не опасная.

— Но что же все-таки произошло?

— Хахутиа только что пришел в себя. Говорят, что Зурхая просил у Мурзакана девушку Джгереная.

— Сказать по совести, он должен был отдать эту вшивую девчонку такому верному крепостному.

— Мурзакан готов отдать десяток коней и коров, только не упоминай при нем имени женщины, — съязвил кто-то.

— В том-то и дело, а когда Мурзакан лежал в ванне, Зурхая ввел к нему в комнату эту девушку.

— Ну, конечно же, скопец и взбесился, — снова съязвил кто-то и в страхе огляделся по сторонам: уж нет ли где поблизости человека Мурзакана.

— Напрасно пришли мы сюда. Мурзакан никому не позволит ловить этого пастуха.

— И усадьбу его не даст нам сжечь. Не так он глуп, чтобы предать огню свое собственное имущество.

— Поэтому-то он и не спешит с этим делом…

И вдруг стоявшие на балконе князья отступили назад, уставившись на дверь: из комнаты быстрым шагом вышел Мурзакан. За ним следовали дворецкий Кимотиа Китиа и лекарь Ватаниа Хурциа. Мурзакан слегка припадал на ту сторону, где у него была рана. Одежда его была расстегнута, на нем не было ни пояса, ни кинжала. Увидев собравшихся на балконе и на дворе, он нахмурился, косматые брови сдвинулись, лицо потемнело.

— Кто пригласил сюда этих молодчиков? — спросил он насмешливо, ни к кому не обращаясь.

Ататиа Джаяни и Басиа Чичуа переглянулись, но ответить не посмели. Все молча, с затаенной ненавистью смотрели на потемневшее лицо Мурзакана и его сузившиеся от злобы глаза.

— Чего мы бездействуем, Мурзакан? — нарушил, наконец, молчание старший брат Мурзакана Дурубиа, у которого пустой рукав правой руки был заткнут за пояс: он потерял руку в анаклийской битве.

Мурзакан колючим взглядом поглядел на брата, он не ожидал увидеть его здесь. Лицо его еще больше помрачнело.

— Пусть никто не сует свой нос в мои дела, — сказал он с презрением. Заходящее солнце било ему в глаза, и он отвернул лицо, — тем более ты, Дурубиа. Как посмел ты ступить ногой в мой дворец!

— Это дело касается не только тебя, — холодно и спокойно ответил Дурубиа.

— Это дело касается только меня. Можете все сейчас же отправляться домой!

— Это дело касается не только тебя, — повторил Дурубиа, — крепостные слишком обнаглели.

— Жалею я, Дурубиа, что в свое время не отрезал тебе язык.

Дворецкий и лекарь стали по обе стороны Мурзакана, но он кивком головы отогнал их.