Таганский Гамлет. Реконструкция легенды - [16]

Шрифт
Интервал

Гамлет. Ну, еще бы, если даже такое светило, как солнце[49], плодит червей, лаская лучами падаль… У вас есть дочь?

Полоний. Есть, мой принц.

Гамлет. Не пускайте ее на солнце. Не зевайте, приятель.

Полоний, (в сторону) Ну, что вы скажете? Нет-нет, да и свернет на дочь. А сперва не узнал. Торговец, живым товаром, говорит. Далеко зашел, далеко! Впрочем, я в молодости ох, как натерпелся от любви. Почти что в этом роде. Попробую еще раз. Что читаете, мой принц?


(Пытается заглянуть в книгу)


Гамлет, (показывает Евангелие) Слова, слова, слова…

Полоний. А в чем там дело, принц?

Гамлет. Между кем и кем?

Полоний. Я хочу сказать, что написано в книге?

Гамлет. Сущая чепуха. Каналья-сатирик утверждает, что у стариков седые бороды, лица в морщинах, из глаз густо сочится смола и сливовый клей, и что у них абсолютно отсутствует ум и очень слабые ляжки. Ну, я верю этому легко и охотно, но печатать это, сударь, считаю безнравственным, потому что и сами вы, сударь, состаритесь, как и я, если подобно раку, будете пятиться задом.[50]

Полоний. (в сторону) Если это и безумие, то вполне последовательное. — Не уйти ли нам от сквозняка, мой принц?


Музыка.


Гамлет. Куда? В могилу?

Полоний. В самом деле, дальше некуда. (В сторону) Как проницательны подчас его ответы! Находчивость, которая часто осеняет слабоумных и не всегда бывает у здравомыслящих. Однако, пойду, попробую устроить ему встречу с дочкой. — Досточтимый принц, дайте разрешение удалиться.

Гамлет. Ничего не мог бы дать вам, сударь, с чем расстался бы охотней. Кроме моей жизни, кроме моей жизни, кроме моей жизни.

Полоний. Желаю здравствовать, принц.


Уходит.


Гамлет. Ах, эти ничтожные старые дурни!


Появляются Розенкранц и Гильденстерн.


Полоний. Вам принца Гамлета? (Гамлету) К вам, принц! (Розенкранцу и Гильденстерну) Вот он, как раз.

Розенкранц. (Полонию) Спасибо, сударь.


Полоний уходит.


Дальше — Розенкранц-Гильдестерн. В трактовке — очень важная сцена. Потому что там все время идет разговор о мире, о жизни.


Гильденстерн. Почтенный принц!

Розенкранц. Бесценный принц!

Гамлет. Ба, милые друзья! Ты, Гильденстерн? Ты, Розенкранц? Ну как дела, ребята?


Первая его реакция была непосредственная. Но он сразу уловил фальшь, он уловил неискренность.


Розенкранц. Как у любого из сынов земли.

Гильденстерн. По счастью, наше счастье не чрезмерно: мы не верхи на колпаке Фортуны.

Гамлет. Но также не низы ее подошв?

Розенкранц. Ни то, ни это, принц.

Гамлет. Так вы живете где-то близко от ее пояса, так сказать, в средоточии ее милостей.

Гильденстерн. Вот именно. Там мы люди свои.

Гамлет. В укромных частях Фортуны, — а впрочем, что и говорить, эта баба непотребная.

Однако, что нового?

Розенкранц. Ничего, принц, кроме того, что в мире появилась совесть.

Гамлет. Да? Ну тогда скоро конец света. Впрочем, я-то думаю, что у вас ложные сведения.

Однако…


Гамлет очень беспощадно говорит о своей стране:


…чем же вы прогневили свою Фортуну, что она шлет вас в эту тюрьму?


Они делают вид, что очень удивлены:


Гильденстерн. В тюрьму, принц?


А Гамлет говорит однозначно:


Гамлет. Да, конечно: Дания — тюрьма.

Розенкранц. Тогда весь мир — тюрьма.

Гамлет. Правильно. И притом образцовая, со множеством арестантских темниц и подземелий, из которых Дания — наихудшая.


Вспыхивают все шесть решеток из пола. Тени решеток скользят по ногам Гамлета.


Розенкранц. Мы не согласны, принц.

Гамлет. Ну что же, значит, для вас она не тюрьма, потому что вещи сами по себе не бывают хорошими или дурными, а только в нашем сознании. Для меня она — тюрьма.


Они говорят тоже не однозначно, а очень точно:


Розенкранц. Значит, тюрьмой ее делает ваше честолюбие. Вашим требованиям тесно в ней.


Что это за фраза? Они очень точно выполняют просьбу Короля — понять причину, что происходит с Гамлетом. Тут самое существенное — большой кусок его крайне раздраженной иронии вообще о мире, что он весь мир считает разложенным до основания, что «это все квинтэссенция праха».


Гамлет. Да полноте! Вы заключите меня в ореховую скорлупу, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности.

Вот если бы только не мои дурные сны[51].


Он не принимает их попыток выведать, что все его мучения от престолонаследия, что его мысли только о престоле.


Гильденстерн. А сны и приходят из честолюбия. Честолюбец живет несуществующим. Он питается тем, что вообразит о себе и себе припишет. Он отражение своих выдумок, тень своих снов.

Гамлет. Сон — сам по себе только тень.

Розенкранц. В именно. Таким образом, вы видите, как невесомо и бесплотно преувеличенное мнение о себе. Это даже не тень вещи[52], а всего лишь тень тени.

Гамлет. Значит, по-вашему получается, что только ничтожества, не имеющие основания гордиться собой, и твердые тела, а порядочные люди только тени ничтожеств.[53]

А впрочем, что и говорить — порядочные люди не бросают тень на других. Однако, чем умствовать, пойдемте-ка лучше ко двору? Ей-богу, я сегодня едва соображаю.

Розенкранц и Гильденстерн. Мы будем неотступно следовать за вами с нашими услугами.

Гамлет. Нет, зачем! Мои слуги стали довольно хорошо следить за мной в последнее время. Однако, положа руку на сердце, зачем вы в Эльсиноре?


Рекомендуем почитать
Победоносцев. Русский Торквемада

Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.


Великие заговоры

Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.


Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.


Южноуральцы в боях и труде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Три женщины

Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».


Кто Вы, «Железный Феликс»?

Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.


Дневник режиссера. Комедии. Гайдай, Рязанов, Быков, Чулюкин, Серый, Фетин, Коренев, Оганесян

«Смеяться, право, не грешно, над тем, что кажется смешно» — этот афоризм Николая Карамзина можно назвать одним из девизов советского кинематографа. Наши режиссеры, такие как Леонид Гайдай и Эльдар Рязанов, обладали великолепным чувством юмора, чаще всего, сочетавшееся с отменным вкусом и чувством стиля. Они дарили радость многим поколениям советских людей и давали путевку в жизнь нашим любимым актерам. Их добрые и веселые творения стали неотъемлемой частью нашей жизни. Книга известного кинокритика Федора Раззакова рассказывает о наиболее известных и любимых советских комедиях, о фильмах, которые не устаревают и постоянно находят новых поклонников.


Племянница словаря. Писатели о писательстве

Предлагаемая вашему вниманию книга – сборник историй, шуток, анекдотов, авторами и героями которых стали знаменитые писатели и поэты от древних времен до наших дней. Составители не претендуют, что собрали все истории. Это решительно невозможно – их больше, чем бумаги, на которой их можно было бы издать. Не смеем мы утверждать и то, что все, что собрано здесь – правда или произошло именно так, как об этом рассказано. Многие истории и анекдоты «с бородой» читатель наверняка слышал или читал в других вариациях и даже с другими героями.


Мой друг – Сергей Дягилев. Книга воспоминаний

Он был очаровательным и несносным, сентиментальным и вспыльчивым, всеобщим любимцем и в то же время очень одиноким человеком. Сергей Дягилев – человек-загадка даже для его современников. Почему-то одни видели в нем выскочку и прохвоста, а другие – «крестоносца красоты». Он вел роскошный образ жизни, зная, что вызывает интерес общественности. После своей смерти не оставил ни гроша, даже похороны его оплатили спонсоры. Дягилев называл себя «меценатом европейского толка», прорубившим для России «культурное окно в Европу».


Чутье современности. Очерки о русской культуре

Василий Осипович Ключевский (1841–1911) – выдающийся русский историк, общественный деятель, педагог, председатель императорского Общества истории и древностей российских при Московском университете. В сборник вошли все его статьи и речи, посвященные истории русской культуры. Многие его наблюдения и выводы звучат и сегодня злободневно и поучительно. Это, в первую очередь, очерки об историках, своих учителях и коллегах – Соловьеве, Буслаеве, Татищеве, Карамзине, Погодине, Грановском… Значительное число очерков посвящено писателям и поэтам: несколько статей и речей о Пушкине, статьи о Фонвизине, Лермонтове, Гоголе, Достоевском, Чехове… В своих размышлениях о русской культуре Василий Осипович проникал и в «дивную глубину человека», и в нравственную историю общества.