Таганка: Личное дело одного театра - [126]
Будоражили спектакли Таганки не только манерой игры, но и постоянными отсылками к современности, тем более что били обычно в самые больные точки. Можно сказать, что в Театре на Таганке целенаправленно воспитывали в зрителе активность.
Чем был для Вас Театр на Таганке?
«После разгона „Нового мира“, после ухода из жизни великих стариков МХАТа и превращения этого театра в проходной двор официальной и мелкотравчатой драматургии, „Таганка“ стала единственным островом свободомыслия и высокой гражданственности Московского общества. Для меня же „Таганка“ в те времена была „то раздолье удалое, то сердечная тоска“ — пять раз запрещали высокие инстанции моего „Живого“ и трижды… накладывали вето на другие мои вещи…»
Б. А. Можаев, писатель
«А „Стряпуху“ на пенсию…»
Спектакль «Десять дней, которые потрясли мир» заканчивался, но зрителю предлагалось тут же, не выходя из здания, выразить свое отношение к спектаклю. Для этого достаточно было опустить свой билет в один из ящиков, висевших рядом с выходом. Если спектакль нравился, билет следовало опустить в красный ящик, если нет — в черный. Впрочем, этим зрители обычно не ограничивались — на билетах писались записки, адресованные создателям спектакля. Переполнен, как правило, был красный ящик. Среди сохранившихся записок — такие:
«Дорогие товарищи! Выражаем нагие недовольство. Вам нужно помещение на бооо мест. Нужно, чтобы хотя бы раз в месяц ваш театр мог все это показывать во Дворце съездов… Кондратьева. 30.04.1965».
«Братишки! Молодцы!»
«Спектакль — алмаз, но только в россыпи, а иногда хочется в руках подержать — слиток! Не разменивайте Высоцкого на характерные роли. С уважением.
В. Пономаренко. 23.09.68».
«Поменьше стреляйте! Это не обязательно. А вообще-то вы — молодцы. Да, но с Вами можно поспорить. Допускаете некоторые грубости, что портит впечатление. (Старушка)».
«С пламенным приветом! Легче бы билетики достать?! И дешевле! Студенты».
«Щербаков[747] — умница!»
«Спасибо! М-о-л-о-д-ц-ы!»
«1) В общем хорошо. 2) Матросы в 17–20 гг не были с бородами (одно и то же лицо в нескольких ролях, поэтому не стоит лишний раз гримироваться).
3) тельняшки должны быть синими, а не красными. 4) у судей и у лиц из Благородного собрания одни и те же брюки».
«Все отдельные эпизоды великолепны (постановка), световые эффекты поразили, но я ждала от спектакля другого, более серьезной передачи книги Джона Рида.
Пенсионерка, 71 год. Вся революция прошла на моих глазах».
«Ясно, что 10 дней потрясли, неясно, почему потрясли».
«Браво Любимову и синтетическим актерам».
«Поздравляю Ю. Любимова и всю труппу театра с блестящим успехом!
В. Левитин, научный работник, г. Запорожье. 31.10.68».
«Частушки перед началом спектакля противоречат его серьезному духу». «Браво! А „Стряпуху“[748] на пенсию…»[749].
«Таганцы»
«Своя» аудитория у Таганки появилась сразу. Ю. П. Любимов рассказывал: «…Брехт, видимо, близок тому зрителю, которого я могу назвать дорогим мне зрителем. Самой лучшей, самой чуткой аудиторией, с которой мы встречались, были физики города Дубны. Я еще никогда не видел, чтобы зрители так реагировали на эстетические моменты спектакля. Брехтовский неожиданный поворот действия, построение мизансцены, острота внутреннего хода — на все была реакция точная и непосредственная. А когда эта аудитория принялась обсуждать наш спектакль, мы были поражены знаниями выступавших в области литературы и театра. Мы встретились с аудиторией, которая не меньше, а, может быть, больше нас знала искусство. То же самое повторилось в институте химии, которым руководит академик Семёнов…[750]»[751].
Сохранившееся в архиве театра письмо Якова Иоффе из Харькова, написанное весной 1964 г., относится, скорее, к предыстории Театра на Таганке — оно посвящено студийному спектаклю:
«Мне хочется с Вами поделиться необыкновенным днем в моей жизни: это день двадцать восьмого января сего года, это три с половиной часа, проведенных в зрительном зале театра им. Евг. Вахтангова, это (Вы, конечно, уже поняли) спектакль „Добрый человек из Сезуана“ Бертольда [верно: Бертольта] Брехта.
Хотя мы с женой не считаем себя людьми, искушенными в вопросах сценического искусства, Ваш „Добрый человек…“ нас буквально ошеломил. Мне лично несколько раз в жизни приходилось видеть постановки и исполнение, которые превышали все мои представления о возможностях искусства. Такие вехи в моей жизни — игра Б. Щукина („Егор Булычёв и др.“), игра Михоэлса, кинофильмы Г. Чухрая и несколько, может быть, других явлений нашего искусства.
Поистине непостижимо, как это такими, на первый взгляд, простыми средствами Вам и Вашему коллективу удалось добиться столь высокого и чистого звучания, такой необыкновенной силы воздействия. Совершенно оцепеневший во время спектакля (и еще долгое время после него), я даже и сейчас не могу понять, как это ЧЕЛОВЕК может достичь таких несравненных высот в искусстве. Это, простите за сравнение, в некотором смысле похоже на оторопевшего обывателя после выступления Кио
