Таёжка - [15]
«Ух-хх ты!» — испуганно шарахнулось эхо.
Подсчитав шишки, перешли к следующему дереву.
Под вечер, когда стал донимать гнус, Василий Петрович выдал ребятам диметилфталат, достал сало и хлеб:
— Ну, закусим да и по домам. Норму свою мы выполнили. А завтра переберёмся сюда с ночёвкой.
На газету, расстеленную Василием Петровичем, выложили всю снедь, у кого что было: пироги, шаньги, варёные яйца, огурцы и конфеты-подушечки. Чтобы отогнать мошкару, развели дымокур.
— Хотите, отгадаю, что сейчас делают наши? — с набитым ртом спросил вдруг Мишка.
— Что же? — поинтересовалась Таёжка.
— Называй кто.
— Ну, Гена Зверев, например.
Мишка закрыл глаза и, раскачиваясь, как шаман, произнёс:
— Вижу. Вижу: Генка сидит рядом с Курочкой-Рябой, смотрит ему в рот и канючит: «Ви-ить, кусочек оставь, а?»
— Здо́рово! А Сим Саныч?
Мишка покачал головой и голосом Сим Саныча сказал:
— «Ай да голодающая губерния! Съел шесть пирогов с пирогом, да все с творогом. Слышу — лопнуло что-то. Думал — пузо. Ан нет — ремень лопнул».
— Тебе, Михаил, артистом быть, — смеясь, сказал Василий Петрович. — Честное слово, в театральную студию иди. Талант пропадает.
— Нет, я тут останусь, — сразу посерьёзнев, ответил Мишка. — Вот восьмилетку закончу — и в лесной техникум… А ты, Тайка?
— Я? — Таёжка задумалась. — Мне хочется стать киномехаником. Очень хочется. Представляете: привозишь картину в такую деревушку, вроде нашей, а за тобой бегут ребятишки, целая орава! Потом ты уедешь, а они ещё неделю рассказывают друг другу о фильме, играют в него. И снова ждут тебя…
— Ой, хитрая! — глубокомысленно покрутил головой Щеглов. — Каждый день кино — и всё бесплатно!
— Дурак ты, Щегол, самородковый! — сердито заметил Мишка. — Да разве она об этом говорит? Ну да где тебе понять!
— А я в детстве мечтал стать генералом, — грустно усмехнулся Василий Петрович. — И только после войны понял, какое счастливое это будет время… без единого генерала на земле.
Мишка засмеялся:
— Моя мать говорит: «Собрать бы сейчас всех, кто войны хочет, связать нога к ноге да по воде пустить — кто кого перетянет». Вот бы смеху было!
— Ну, пора и домой, — поднялся Василий Петрович и тщательно затоптал дымокур.
— Василий Петрович, а что, если мы со Щеглом до наших добежим? — спросил Мишка. — Вдруг они здесь заночевать надумали?
— Не заблудитесь?
— Это я-то заблужусь?..
— Ну что ж, бегите.
Когда смерть глядит в глаза
Выбирая какие-то тропинки, известные ему одному, Василий Петрович повёл Таёжку домой. Сначала они шли сосновым бором, потом низиной, которая поросла редким, низкорослым ельником. Под ногами мягко пружинила моховая подушка; на верхушках ёлок в лучах закатного солнца вспыхивали и дрожали алые венчики. Казалось, сказочные карлики надели короны и вышли из-под земли, чтобы попрощаться с солнцем.
Таёжка согнула одну из ёлок — и сияние исчезло. Осталась простая паутина, в которой блестели капельки росы.
Тропинка снова потянулась на взгорье и вбежала в сухой смешанный лес. Солнце зашло, сумерки заметно синели, но от земли ещё тянуло запахом нагретого разнотравья.
Василий Петрович вдруг остановился.
Где-то очень далеко слышалось тупое и мерное: туп-туп-туп!..
— Что это? — спросила Таёжка.
Отец не ответил, только ускорил шаги. Таёжка едва поспевала за ним.
Туп-туп-туп! — раздавалось всё ближе. И девочка поняла, что это рубят дерево.
Выйдя к опушке, они увидели человека, подрубавшего старый кедр. Рядом спокойно стоял толстый парень в ковбойке. В руках он держал пилу. Чуть в стороне темнел грузовик, и на его подножке покуривал папиросу третий браконьер, видимо шофёр. Возле машины лежали уже два раскряжёванных дерева.
— Стой здесь, — сказал Таёжке отец. — Если что случится, беги в село. Дорогу теперь найдёшь?
Таёжка кивнула, чувствуя, как нехорошо холодеет сердце.
Василий Петрович пошёл к браконьерам. Они наконец увидели лесничего, но особого беспокойства в их поведении не было заметно по-прежнему. Парень в ковбойке прислонил пилу к загубленному дереву и что-то поднял с земли. Таёжка зажала рукой рот, чтобы не закричать: в руках у парня было ружьё.
— Сейчас вы поедете со мной в сельсовет, — услышала Таёжка негромкий голос отца.
Тишина в лесу наступила такая, что отчётливо слышалось каждое слово.
— А прежде ты проглотишь пулю, — насмешливо сказал парень в ковбойке, и зияющее тёмное дуло глянуло Василию Петровичу в лицо.
Василий Петрович, неторопливо и чуть косо ставя ступни, шёл к парню.
«Шаг, ещё шаг, ещё», — выстукивало сердце Таёжки. Потом в ней что-то дрогнуло и порвалось, и она закричала так, как не кричала никогда в жизни:
— На по-о-омощь!!!
Только спустя уже несколько дней Таёжка поняла, что своим криком она могла лишь повредить отцу. Окажись у браконьера слабые нервы, и он нажал бы на спусковой крючок. Но парень в ковбойке немного замешкался, видимо соображая, что делать. Эти секунды его растерянности и решили дело.
Василий Петрович шагнул к нему и вырвал ружьё.
— Ты шутник, я посмотрю, — сказал он парню.
— Ага, я весёлый, — согласился тот. — А кто это так страшно орал? У меня аж волосы дыбом.
— Эй, ты! — крикнул Василий Петрович шофёру, который впопыхах безуспешно старался завести машину и бешено крутил рукоятку. — Можешь не спешить. Я всё равно запомнил номер машины.
