Та, далекая весна - [6]
Макей взглянул Стрельцову прямо в глаза, криво усмехнулся и ничего не ответил.
— Ну что же, Макей, — помолчав, сказал Стрельцов, — все, что найдем у тебя, под метелку заберем. А ты питайся тем, что на сохранение бандитам отдал.
Макей и на этот раз промолчал…
Всю разверстку, что причиталась с села, собрали. У одного Макея «подмели» больше двух сотен пудов. У Захаркиных, Зайковых и у других зажиточных тоже нашлось припрятанное зерно. Собранный хлеб едва поместился в общественном амбаре, что стоял на выезде из села.
На завтра наряжены подводы для вывоза хлеба. А среди ночи вспыхнула крытая соломой сараюшка, стоявшая почти что впритык к амбару.
Часовой у амбара выстрелом поднял тревогу. И сейчас же из-за плетней, из-за сараев защелкали винтовки и обрезы. Бойцы, охранявшие хлеб, залегли и стали отстреливаться.
Сарай разгорался сильнее. Пламя поднималось все выше. В воздух взлетали снопы искр. Падая, они шипя угасали в свежевыпавшем снегу. Рыхлый снег не давал им уцепиться за тесовую крышу общественного амбара.
Заслышав выстрелы, Стрельцов с остальными бойцами выскочили из сельсовета. Не стреляя до времени, они бросились к амбару. Там отрядники стали ловить на мушки мелькающие за плетнями и сараями тени. Бандиты, отстреливаясь, начали отходить за село, к оврагу. На снегу остался лежать один убитый наповал. Другой, раненный в ногу, отбившись от своих, напоролся на отрядников и, бросив винтовку, поднял руки над головой.
Расчет бандитов не оправдался — пожар и стрельба не вызвали в отряде паники, а огонь не перекинулся на амбар с хлебом: защитил снег.
Иван не слышал перестрелки. Произошла она на другом конце села. Постреляли всего минут десять — пятнадцать, а спал он по-молодому крепко, как говорят — хоть из пушек пали. Но слухи по селу расходятся быстро. Едва Иван проснулся, Мария Федоровна сказала ему, что ночью на продотряд напали бандиты.
— А хлеб? — вскакивая, спросил Иван.
— Хлеб уцелел.
Даже не поев, Иван бросился в сельский Совет. На крыльце его встретил Тихон Бакин.
— Не ходи туда. Нельзя! — загородил он собой дверь. — Иди-ка, милой, до дому. Нечего тебе здесь делать.
— Почему? — удивился Иван.
— Никого не велено пускать. Стрельцов не велел.
— А что случилось?
— Не твоего ума дело! — зло отрубил Тихон.
И тут Иван услышал стук в окно. Оглянулся. Из окна смотрел на него сам Стрельцов и знаками руки приглашал войти. Иван рванулся к двери, но почувствовал, как железные пальцы сжали ему локоть.
— Смотри, парень, ты ничего и никого не знаешь, — зашипел ему в ухо Тихон и еще раз с угрозой повторил: — Смотри, парень!
Иван вырвал локоть и вбежал в избу.
Стрельцов стоял посреди горницы, поддерживая правой рукой согнутую левую. Видно, его знобило, и запавшие, еще больше потемневшие глаза лихорадочно блестели…
Вдруг Иван увидел перед собой не командира продотряда, а того, другого, итальянского героя — Овода. Наверное, у него так же сверкали глаза, а лоб перерезала глубокая складка, упирающаяся в прямую линию сурово сдвинутых бровей…
Стрельцов повернулся к Ивану и поморщился от боли, вызванной резким движением.
— Вас ранили, товарищ Стрельцов? Сильно? — встревоженно спросил Иван.
Не отвечая на вопрос, Стрельцов кивнул головой в сторону:
— Знаешь этого?
Только сейчас Иван заметил в углу здоровущего детину и сразу узнал его: это он приходил в Совет и предупредил Тихона о приезде продотряда.
Бандит сидел как-то боком, схватившись за ногу. Он охал и стонал будто бы от нестерпимой боли, явно переигрывая при этом.
— Так это же… — воскликнул было Иван и замолк: вспомнился угрожающий шепот Тихона: «Ты никого и ничего не знаешь».
— Ну? — требовательно посмотрел на него Стрельцов.
— Он из банды Русайкина, — негромко ответил Иван.
— Что бандит — по обличию видно, — усмехнулся Стрельцов. — Из вашего села?
— Нет, — отрицательно мотнул головой Иван.
— Откуда же ты его знаешь?
— Приходил он недавно сюда, в Совет. Предупредил Тихона, что скоро нагрянет продотряд.
— Та-ак! — протянул Стрельцов. — Позаботился, значит, предупредил. Ну-ка, покличь сюда этого Тихона.
Бакин незамедлительно вошел в избу. И опять во всем его облике было смирение, простоватость и готовность услужить, а взгляд бесцветных глаз ничего не выражал.
— Выходит, ты все же знаешь этого человека? — спросил его Стрельцов.
— Господь с тобой! Сроду не встречал, — заторопился Тихон.
— Врешь, Бакин! Он тебе сообщил, что продотряд едет, а ты всех кулаков предупредил, чтобы хлеб прятали.
— Ничего я не знаю. Не было этого. Наговор на меня. На части растерзайте, ничего не знаю! — слезливо запричитал Тихон.
— Гражданин Бакин, — официально заявил Стрельцов, — за связь с бандитами я должен тебя арестовать и доставить в Чека, а там пускай с тобой разбираются.
— Погубил, Иуда! — мимоходом бросил Ивану Тихон.
Обоз с хлебом ушел только в обед. На одной из подвод, под охраной бойцов, сидели бандит и Тихон Бакин.
ЛЕДЯНАЯ КУПЕЛЬ
Первые дни после ухода отряда было как-то тревожно. Но ничего страшного не происходило, никто Ивану в вину не ставил, что из-за него отряд крепко тряхнул кулаков. Даже наоборот — многие одобряли его.
Как-то забежал в Совет Тимофей Говорок, мужик из бедняков, отец Иванова дружка Кольки. Забежал, чтобы газеткой на раскур разжиться. Поговорить Тимофей по любому случаю любил; уж заведется в разговоре, так никому другому слова вымолвить не даст. Отсюда и прозвище «Говорок», заменившее всей семье фамилию, и стали их называть Говорковы.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».