Та, далекая весна - [42]

— Никогда ни единым словом не похулил Советскую власть, ибо нет власти аще не от бога, — опять, не подымая глаз, произнес Евлампий.

— А про игуменских лошадей говорили? Про лишение прав кулаков говорили? На сходы не приходить призывали?

— Я говорил от священного писания. О черствости душ людских сокрушался, — смиренно ответил священник. — Проповедь высокой нравственности всегда была обязанностью православной церкви.

— Это не проповедь нравственности, а агитация против Советской власти! Большевиков ругали?

— А это дело моих взглядов. — Евлампий поднял глаза и уставился на Сергунова злым, ненавидящим взглядом. — Еще раз вынужден повторить: церковь отделена от государства, и у вас нет права вмешиваться в то, что делается и говорится в храме божием.

— Агитировать против Советской власти не позволим нигде! Отделена церковь? Вот и занимайтесь своими церковными делами. Молитесь, пока лоб не расшибете, а в дела общества не суйтесь — худо будет! Понятно?

Священник опять упрямо повторил:

— Церковь никому не подчинена, кроме бога.

— И без бога разберемся. А если что вам непонятно — Чека разъяснит, гражданин Боголепский.

Священник опять развел руками и сокрушенно вздохнул:

— Власть ваша.

— Да уж, конечно, не ваша. Кончилась ваша власть! — зло сказал Сергунов и добавил: — Выходит, договорились и говорить больше не о чем.

Евлампий поднялся со скамьи, надел шляпу и, не попрощавшись, вышел.

АКИМ КРИВОЙ

Через неделю новое правление расстаралось: в лавку товар привезли. И вышел вокруг этого опять большой шум.

В город отправились Говорок и Семен на двух подводах, запряженных игуменскими конями. Сергунов тоже на первый раз с ними поехал. Три дня проездили. На четвертый к вечеру чуть не все село сбежалось к потребительской лавке. Пока разгружали, каждый увидел: мануфактура, ящик мыла, бочка керосина, кое-какой скобяной товар, несколько кос, серпов, гвоздей два ящика; всего этого село давно не видело, а главное — три куля соли. Соль в селе, как золото, ценилась: не было ее — все старые солоницы во щах выварили.

Бабы с мешками и с кошелками сбежались. Только Говорок, непривычно важный и немногословный, объявил:

— Завтра, бабы, завтра. Сегодня время позднее — разобраться с товаром не поспеем.

Важным стал Тимофей Говорок. Было от чего: Аким Кривой за все время столько товару в лавку не доставлял. Если чего и получал, то норовил ночью привезти — и прямо к себе во двор. А тут товар сгружали на глазах у всех — смотрите, люди добрые!

Сгрузили товар. Заперли лавку. Говорок пять раз проверил каждый запор. Только после этого домой пошел. Идет и все на лавку, полную товара, оглядывается.

Иван, Федя, Колька и Семен погнали кооперативных коней в ночное. Сухое, жаркое лето стояло. Трава выгорела — корм плохой, только в березовой роще у болота есть еще немного травы.

Спутали лошадей, пустили на выпас, а сами развели костер и расположились вокруг него.

Июльские ночи стали длиннее, и заря потухала совсем. В темноте тяжело топали лошади, прыгая на спутанных ногах. Потрескивал костер, бросая вверх, в черноту ночи, звездочки искр.

Все бы хорошо, но здесь, вблизи болота, донимали комары. Поминутно приходилось шлепать себя то по шее, то по лбу.

— Будь они прокляты! — не выдержал Федя.

Он отошел в сторону, срубил несколько свежих еловых лап и бросил их в костер. Повалил белый пахучий дым, и комариная стая на какое-то время смолкла.

— Как же вам удалось столько товару добыть? — обратился Иван к Семену.

— Тятька чего хочешь добьется, коли за дело взялся. Он знаешь какой у нас? — сразу захвастался Колька.

— Тут, главное дело, опять же Сергунов, — не слушая Кольки, заговорил Семен. — Приехали мы в город, пришли в уездную кооперацию, а там и гладить не даются: нет никакого товару, и все тут. Тогда Саня прямо к товарищу Полозову пошел. День на это потерял: не было Полозова на месте. На другое утро поймал. Саня рассказывал: позвал Полозов себе этих кооператоров и давай срамить: «Вы, говорит, ничего в политике не понимаете. Мы вокруг Крутогорки бандитов выловили. Люди в Советскую власть поверили, кооперацию начали налаживать, а вы им палки в колеса». Ну, конечно, после этого кооператоры зашевелились. Все склады, какие есть в городе, мы объездили и набрали два воза добра всякого. Потом еще товарищ Полозов сказал Сане, что скоро товару будет много, что заводы начинают выпускать все, что мужику надо.

— А ведь будет, ребята, время, — глядя на огонь, негромко сказал Иван, — когда приходи в лавку и покупай все, что захочешь. Даже велосипед можно будет купить.

— Что это — велосипед? — спросил Федя.

— Это машина такая железная, на двух колесах, — заспешил Колька, — я в городе видел. Садись на нее верхом, крути колеса ногами — и полетит она быстрее лошади.

— Так с нее слетишь, если всего два колеса. У лошади-то небось четыре ноги.

— Тренировка нужна, — с важностью произнес Колька невесть где услышанное новое слово.

Семен еще подбросил в костер еловых лап и травы. Клубами поднялся высокий столб дыма.

— Братцы, а меня в сон клонит. Замаялся я в городе, — сказал он, потягиваясь. — Соснем до зари?

— Спите, а я ночничать буду, — предложил Иван. — Потом Кольку или Федю разбужу.