Та, далекая весна - [32]
Сколько времени прошло, Иван не сказал бы точно: ему показалось, что очень много. Наконец Пазухин вынул наган, ладонью крутнул барабан, зачем-то дунул в ствол и, махнув револьвером, просто сказал:
— Ну, пошли, ребята.
Чекисты двинулись к настежь распахнутым воротам лесничества. Собственно, ворот не было: одна створка висела на единственной петле, а вторая отсутствовала совсем. Во дворе, у длинной коновязи, дремлют лошади. Окна в доме темны, и полная тишина за ними. Иван и Колька под шумок увязались за чекистами.
У входных дверей, на крыльце, сидя спит здоровущий детина, часовой. Винтовка стоит поодаль, прислоненная к стене, а бандит сладко похрапывает и не чует беды. Два чекиста зажали ему рот и быстро скрутили руки за спину. Бандит только замычал что-то спросонья и свалился на бок.
Пазухин, выставив вперед наган, осторожно открыл дверь. Темные сени. Нащупав вторую дверь, чекист распахнул ее.
В большой комнате вповалку спали люди, едва различимые в свете раннего утра.
— Не шуметь. Собрать оружие, — распорядился Пазухин.
Но кто-то задел за солдатский котелок. Он покатился по полу, глухо зазвенев.
В углу вскочила темная фигура. Послышался встревоженный голос:
— Кто здесь?
Вслед за этим из угла грянули один за другим два выстрела. Раздался приглушенный вскрик, а стрелявший метнулся к окну. Зазвенели стекла выбитой рамы. Человек перемахнул через подоконник.
В окно Иван увидел, как он вскочил на лошадь, рванулся к воротам, но там, под самой лошадиной мордой, грохнул винтовочный выстрел. Лошадь отпрянула в сторону, взвилась на дыбы, и всадник слетел на землю. К нему сейчас же подскочило несколько красноармейцев.
В комнате меж тем бандиты, разбуженные выстрелами, повскакали. Кто-то попытался схватиться за оружие, но повсюду стояли чекисты с револьверами, а в двери смотрели стволы чоновских винтовок. Бандиты, одни покорно и как-то равнодушно, другие не пряча озлобленных взглядов, подняли руки вверх. Их было всего человек пятнадцать.
Пожилой мужик с седеющей встрепанной бородой поднял левую руку и, раньше чем поднять правую, широко перекрестился:
— Слава тебе, господи! Шабаш делу!
— Навоевался? Надоело бандитствовать? — спросил его Полозов.
— А то нет? — с готовностью ответил мужик. — Кому не доведись, опаскудит такая жизнь.
Говорил он просто, по-мужицки неторопливо и меньше всего походил на бандита. Уж очень не воинственный у него вид. Такого, как он, с огрубелыми кистями рук, сутулой спиной от тяжелого крестьянского труда, можно представить себе за плугом, с цепом на гумне, а никак не поджигающим мужицкие избы, убивающим сельских активистов, таких же хлеборобов, как он сам.
Пазухин сосчитал сдавшихся бандитов.
— Мало чего-то вас тут. Где остальные?
— Все тут, — с готовностью ответил седеющий мужик. — Растеклись останние. Как про новый налог да свободну торговлю прослышали, так и по домам.
— А вы чего же остались?
— Не успели утечь, стало быть.
— Ишь ты — вояки! — усмехнулся Пазухин и скомандовал: — Выходи по одному!
Во дворе под прицелом красноармейских винтовок стоял тот, что пытался удрать через окно. Невысокий, плотный, с седеющим чубом, с лихими унтерскими усами, сейчас растрепанными и уныло обвисшими. Весь вид у него был изрядно потрепанный, но, как видно, он не считал себя до конца побежденным: затравленно озираясь, бандит все еще искал выхода.
— Эх, дурак ты, дурак, Русайкин! — обратился прямо к нему тот самый седеющий мужик. — Говорили ж тебе! В Крутогорке чекисты тебе на хвост соли насыпали? Насыпали! На страже надо быть, а еще лучше закрывать всю лавочку. А ты свое…
— Иди ты!.. — охрипшим от злости голосом выругался Русайкин. — Я еще…
— Нет, Русайкин, — оборвал его Пазухин, — ты уже ничто. Даже кулакам ты не нужен теперь. Кончилось твое время, Русайкин!
Вот так: кончилось время бандитов, кончилась неразбериха в селе, все становилось по своим местам. Должна наступить мирная жизнь. А как же иначе? Бандитов прикончили, кулаки притихнут, мужик может спокойно трудиться на своем наделе, не кланяясь Парамоновым и Захаркиным.
Так думалось Ивану.
И откуда ему было знать, что впереди ждут не менее тяжелые испытания, что кулаки хотя и притихли, но сдаваться не собираются, не собираются отказаться от главенства в селе, что надвигается на Крутогорку, на всю страну жестокое бедствие — голод. Горят от засухи посевы в Поволжье, повсюду гибнет надежда на урожай.
Нет, не легкая жизнь ожидала его впереди.
Но сейчас его переполняли радость и мальчишья гордость от победы над горсткой бандитов. Ведь к этому и он приложил свои силы. И вот он въезжает в Крутогорку на стреляющем смрадным дымом автомобиле. Он сидит в кузове рядом с чекистами, с чоновцами. Он их соратник и единомышленник.
КРЫЛЬЯ
Едва грузовик остановился у сельсовета, площадь заполнили люди. Сбежался и стар, и мал. Все село собралось, Впрочем, не все: не было никого из Захаркиных, не было Макея Парамонова, Семена Зайкова. Не решались они, видно, выползти из своих пятистенок и показаться на народе.
Толпа вплотную прихлынула к машине. В ее кузове, под охраной чекистов, сидели захваченные бандиты.
На подножку машины поднялся Пазухин:
Новый роман народного писателя Литвы А. Беляускаса «Спокойные времена» тематически и сюжетно связан с предыдущим — «Тогда, в дождь», изданным «Советским писателем» в 1983 г. В центре внимания автора вопросы нравственности, совести, долга; он активен в своем неприятии и резком осуждении тех, кого бездуховность, потребительство, чуждые влияния неизбежно приводят к внутреннему краху и гибели.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В основу произведений (сказы, легенды, поэмы, сказки) легли поэтические предания, бытующие на Южном Урале. Интерес поэтессы к фольклору вызван горячей, патриотической любовью к родному уральскому краю, его истории, природе. «Партизанская быль», «Сказание о незакатной заре», поэма «Трубач с Магнит-горы» и цикл стихов, основанные на современном материале, показывают преемственность героев легендарного прошлого и поколений людей, строящих социалистическое общество. Сборник адресован юношеству.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...