Та, далекая весна - [30]

— Ну что ж, в селе так в селе, — с некоторой обидой сказал Сергунов. — Конечно, не вояка я без руки-то.

— Это ты брось, Сергунов, брось! — сердито проговорил Полозов. — Нам сейчас не так руки нужны, как головы. Большевистские головы. Эх, мало еще по нашему огромному хозяйству таких голов. Да и враги норовят большевикам не что другое, а головы пробивать, — кивнул он на Стрельцова.

— Ничего, они у нас крепкие, — через силу улыбнулся Стрельцов. — Правда, Иван? Тебя ведь тоже крепко по башке железякой окрестили.

Иван вспыхнул, залился краской не то от смущения, не то от гордости: получалось, что Стрельцов уравнял, поставил Ивана на одну доску с собой.

Но Полозов не обратил на это внимания и недовольно проворчал:

— «Крепкие, крепкие»! Вот и суете их куда не надо!

— Вот и я говорю, — продолжил в тон ему Пазухин, — нечего тебе, Полозов, в лес соваться, бандитам голову подставлять.

— За меня не беспокойся, — недовольно ответил ему Полозов. — Подумай лучше, куда нам Дмитрия уложить, чтобы покойно ему было.

— Давайте к нам. К нам домой, — предложил Иван. — У нас ему покойно будет. Мама перевяжет его…

Полозов и Пазухин одновременно повернулись и посмотрели на Ивана. Ему даже показалось, что смотрят они чересчур долго и внимательно. Боятся? Не доверяют ему Стрельцова?

А сам Стрельцов поддержал Ивана:

— Мать у него учительница. Хороший, наш человек. Если ей не в тягость…

— Нет, нет, не в тягость, — поспешил заверить Иван.

— Ну, если так, — решил Полозов, — давай, Пазухин, твою машину, пускай подвезут.

— Да мы дойдем. Чего из-за меня машину гонять? — опять запротестовал было Стрельцов.

Но Пазухин остановил его:

— Это не твое дело, Митя! Получил свое и помалкивай теперь. Ты, Сергунов, проводи их и помни, что порядок в селе на твоей ответственности. Значит, и за учительским домом посмотри, чтобы никто их не побеспокоил. Понятно?

— Понятно, товарищ Пазухин, — по-военному козырнул Сергунов.

Мария Федоровна сразу захлопотала, перевязала Стрельцову голову; заставила прополоскать кровоточащую десну марганцем, вскипятила самовар.

— Да вы не хлопочите, — старался удержать ее Стрельцов. — Мне только отлежаться немного. Голова гудит и кружится в ней все.

— Вы уж лежите и молчите, — решительно заявила Мария Федоровна. — Что делать, я знаю сама — со своим битым три месяца возилась…

КОНЕЦ РУСАЙКИНА

К вечеру подоспел кавалерийский взвод.

В красноармейском строю необыкновенно важный и гордый ехал и Колька Говорков.

— Ты знаешь, как я туда доскакал? Ну с места не сойти, за полчаса до волости долетел! — захвалился Колька, едва слез с лошади.

— Брешешь! — спокойно припечатал Федя.

— Говорю, с места не сойти — не больше часа скакал. Ну, может, часок с небольшим.

— Это другое дело, — согласился Федя.

Но Колька его не слушал.

— Как прилетел в волость — сразу к секретарю партийному. Он записку Стрельцова прочитал — и бегом на телеграф. Я, конечно, за ним. Только меня туда не пустили. Он на телеграфе, наверное, час или два сидел. Потом, когда вышел, говорит: «Порядок! Молодец!» Это он мне сказал. «Вовремя, — говорит, — предупредил».

Колька хвалился безудержно: уж такой он человек. Послушать, так получается, что он один привел в село и чекистов, и чоновцев, и целый взвод кавалеристов.

И, конечно, Колька сумел подладиться к командиру каввзвода. Когда перед закатом взвод выступил на операцию, Колька тоже ехал в красноармейском строю на лошади, отнятой у бандитов.

Кавалерийский взвод вышел из села первым. Вперед выслали конную разведку, совсем как на войне. Чекисты и чоновцы выехали на машинах часом позже.

Иван ехал в кузове машины. Напротив него между чекистами сидел Емельян.

У опушки большого леса остановились. Кавалеристы спешились, чоновцы и чекисты вылезли из машин. Уже смеркалось, но еще различимы были стволы деревьев, еще светилось небо.

Здесь начиналась лесная дорога, узкая, перехваченная узловатыми корнями сосен, изрытая ухабами. Машинам дальше хода нет, да и взводу на лошадях тоже нелегко двигаться.

— Дальше придется в пешем строю, — решил Пазухин. — Далеко еще? — спросил он у Емельяна.

— Порядком будет, — почесал тот затылок. — Значит, так: до старого кордона верст пять или шесть, потом по просеке до Волчьего оврага, от него версты три до монастырского лесничества. Там, в лесничестве, и будет сейчас Русайкин.

Пазухин, Полозов и Колокольцев отошли в сторону и о чем-то посовещались. Потом Пазухин подозвал Ивана и Кольку.

— Знаете дорогу?

— Знаем.

— Все правильно сказал Емельян?

— Правильно.

— А другой дороги, чтобы поближе было, нет?

— Дороги нет, — ответил Колька, — а пройти ближе можно, если от кордона взять прямиком через лес.

— Не заплутаешься в темноте? — строго посмотрел на него Пазухин.

— Не должен, — ответил Колька, — места тут знаю, и ночью в лесу не один раз бывал.

Болтливый, любящий и прихвастнуть, Колька на этот раз был серьезен и говорил правду. Иван это знал: ни дремучим лесом, ни темнотой Кольку не запугаешь — здесь он вырос, и ночные блуждания по чащобе ему не в диковину.

Меж тем Пазухин давал Кольке наказ:

— Пойдешь вперед с чоновцами. Вы должны подойти раньше и загородить отход бандитам. Надо, чтобы ни один — понял? — ни один не ушел. Многое от тебя зависит. Если заплутаешь в темноте или задержишься — утекут бандиты, и все дело пропало. Не подведешь?