Та, далекая весна - [27]

— Молчи!

А к крыльцу подошел дед Крутила. Он постучал суковатым посохом по перилам, призывая к тишине.

— Ты, милок, обиды не имей, — обратился он к рябому бандиту, — может, и помяли тебя чуток мужики, и сюда привели, так ведь они думали, что и взаправду чекисты здесь. Сдать тебя хотели им — пущай разбираются сами. А тут, выходит, нет чекистов, самим мужикам порешить надо, что с вами делать. Так что не обессудь. Мужика-то с двух концов палят: из лесу вы со своим Русайкиным грозите, а с городу власть свой закон шлет. Кого мужику держаться? Само собой, за свое хозяйство. Вот ты и рассуди: какая прибыль от вас крестьянскому хозяйству? Разор один. Опять же Антонов ваш супротив власти, слыхать, не выдержал. Наобещал мужикам много чего, а толку нет. Власть без него разверстку отменила и свободную торговлю объявила. Выходит, мужику способнее за власть держаться. А вы вроде бы и ни к чему нам. Так, мужики, я говорю?

Одобрительный шум прошел по толпе.

— Вот так-то, — удовлетворенно крякнул старик. — Опять же возьми такое дело: ухайдакали вы уполномоченного от власти Стрельцова, стало быть. Он человек правильный: хоть бы и разверстку собирал по совести. Теперь что же получается — миру за него ответ перед властью нести? Нет уж, вы отвечайте, а нам такое дело ни к чему. Я так думаю, мужики, запереть надо этих двоих в чей-нето подпол, караул приставить и в волость сообщить. Пущай приезжают, разбираются; не нашего ума это дело. Так я говорю, мужики?

Опять в ответ послышался одобрительный гул.

— Давайте ко мне в погреб! — закричал Говорок. — Оттуда не уйдут. Сам покараулю.

— Постойте, мужики, — выступил вперед сын деда Крутилы — Максим Крутилин, сам уже седой и такой же высокий, как отец. — Батя по делу толковал, а только другое подумайте: если Русайкин налетит своих выручать? Тоже не сахар. Пощады никому не даст, потому как всем миром их захватили. Может, мужики, отпустить их подобру-поздорову — пускай идут, а наше дело сторона?

— Плетешь, Максимка! — сердито стукнул палкой дед Крутила.

— Хватит с ним нянькаться! — подхватил Говорок. — Дед по совести рассудил. До ночи Русайкин из лесу не высунется, а к ночи подмога из волости подойдет. Я своего Кольку пошлю: у него ноги быстрые — враз обернется…

Когда Иван и Колька вернулись на федотовское гумно, Стрельцов сидел, опершись спиной о стенку.

— Ну, что там?

Колька, торопясь, рассказал о событиях на площади и закончил:

— Бандитов к нам в погреб заперли, а мне тятька наказал в волость бежать, прямо в Чека. Сейчас пойду.

— Дельно, — одобрил Стрельцов. — Молодцы мужички: дошло наконец до них. Иди, Николай, прямо в комитет партии. Я тебе записку напишу.

— Чего тебе пешком бежать? — вдруг вмешался оказавшийся тоже здесь Степан. — А лошади на что?

— Какие лошади?

— Да бандитские же. Садись верхом на любую и гони. Кони справные, через час в волости будешь…

— Ваше дело, — когда ушли Колька и Степан, обратился Стрельцов к оставшимся, — к вечеру собрать сход. Что бы там ни было, а сход должен собраться.

— А как же вы? — забеспокоился Иван. — Разве вы сможете выступить?

— Смогу, — улыбнулся Стрельцов. — Не беспокойся, не такое видали, Жаль, два зуба бандюги выбили. Не везет мне в вашем селе: второй раз здесь покалечили. Осенью руку прострелили, а сейчас без зубов оставили… Ничего, до вечера отлежусь. Сейчас надо и вам часок-другой отдохнуть: ночь-то веселая получилась.

Это было справедливо. Но ребята решили не покидать Стрельцова и вздремнуть здесь же, на гумне…

Проспали до полудня.

Стрельцов тоже подремал и чувствовал себя значительно бодрее, хотя, когда попытался подняться на ноги, охнул, скривился от боли и опять сел.

— Болит, проклятая, — осторожно дотронулся он до головы.

— Лежите еще, — сказал Федя, — я сейчас поесть вам притащу.

— Вот, дорогой, какая она, классовая борьба, — глядя в глаза Ивану, негромко произнес Стрельцов. — И ты на себе испытал, и я уже не первый раз своей шкурой изучаю эту азбуку.

— Так это ж бандиты вас… Что же получается? Ведь бандиты тоже из мужиков, ведь они не буржуи какие-нибудь…

— А когда буржуи да помещики воевали своими руками? — ответил вопросом Стрельцов. — Разве царь Николай своей рукой расстреливал рабочих? Нет, руками таких же мужиков в солдатских шинелях. И бандиты выполняют волю стоящих за их спиной.

— Антонова?

— Антонов тоже оружие в руках контрреволюции. Ниточки-то к нему из-за границы тянутся. Драка идет большая. Самое главное — чтобы люди поняли, кто им друг, а кто враг, чтобы знали, с кем идти. Наше с вами дело теперь — помочь мужику разобраться в этом.

Вернулся Федя. Принес кувшин молока, краюху ржаного хлеба и кусок сала.

— Ого! Богато живете, мужички! — встретил его улыбкой Стрельцов. — Только вот еда-то в меня сейчас не пойдет. Молока выпью. А вы идите-ка, извещайте о сходе. Он сегодня обязательно должен собраться.

Но сходу в этот день так и не суждено было состояться. Едва они вышли на улицу, как с выгона послышался какой-то треск, вроде бы частые выстрелы, но не такие громкие.

— Автомобиль! — первым догадался Иван, видевший несколько раз такую машину в городе.

С выгона в село действительно въехал грузовой автомобиль. Для села это была невиданная машина. Из окон, из ворот выглядывали старые и малые, не решаясь, впрочем, выйти на улицу: бог его знает, что за телега своим ходом катит, и к тому же полная вооруженных людей. Чего от них мужику ожидать?