Сыщик Путилин - [68]

Я никогда не видел моего друга Путилина в таком состоянии духа, как в эти проклятые дни! Он не говорил ни слова, а, по своей привычке, все что-то чертил ногтем указательного пальца по бумаге.

— Ваше превосходительство, одиннадцатая голова прибыла! — трясясь от ужаса, доложили ему.

Путилин даже бровью не повел:

— Стало быть, осталось дело за двенадцатой, то есть за моей?

— Помилуйте, ваше превосходительство, вы что… храни Господь!

В течение этих страшных восьми дней, пока регулярно прибывали мертвые головы, я сопутствовал великому сыщику не в одном из его безумно-смелых похождений — иногда с переодеваниями, разумеется. Особенно любопытными и врезавшимися мне в память являются два: одно — посещение мертвецкой при N-й больнице, куда были свезены все обезглавленные трупы и все отрезанные головы, и другое — посещение страшного «Хрустального дворца», о котором я впервые получил представление.

Столичное население было широко оповещено, что все желающие могут в течение целого дня являться в покойницкую больницы для опознания трупов. Я приехал туда с моим гениальным другом утром. Он распорядился, чтобы у входа в мертвецкую были поставлены сторожа, которые впускали бы посетителей не более чем по одному человеку за раз.

Когда мы в первый раз вошли в мертвецкую, я невольно вздрогнул, и чувство неприятного холода пронизало все мое существо. На что уж, кажется, я благодаря своей профессии доктора должен был бы привыкнуть ко всевозможным картинам, а главное, к трупам, однако тут, поверите ли, пробрало и меня. Тяжелый, отвратительный запах мертвечины, вернее, смрадное зловоние разлагающихся тел, ударял в лицо. Казалось, этот страшный запах заползает повсюду: и в рот, и в нос, и в уши, и в глаза.

— Брр! — с отвращением воскликнул великий сыщик. — Не особенно приятное помещение. И если принять еще во внимание, что нам придется пробыть здесь несколько часов, а то и весь день…

— Как?! — в ужасе воскликнул я. — Здесь? В этом аду? Но для чего? Что мы тут будем делать?

— Смотреть… наблюдать… — невозмутимо ответил тот. — Видишь ли, несколько раз в моей практике мне приходилось убеждаться, что какая-то таинственная непреодолимая сила влечет убийц поглядеть на своих жертв. Вспомни хотя бы страшного горбуна, Квазимодо церкви Спаса на Сенной.

— Но где же мы будем наблюдать? Откуда?

— Для этого нам надо спрятаться, доктор, вот и все.

— Но куда же здесь прятаться?

— А вот из этих гробов мы устроим великолепное прикрытие, откуда нам будет все видно и слышно.

Я закурил сигарету и стал отчаянно ею дымить, Путилин же не отнимал от лица платка, смоченного крепкими пряными духами. Но разве это могло заглушить до ужаса резкий трупный запах? Пока мой друг сооружал нечто вроде высокой баррикады из гробов, я с содроганием глядел на покатые столы мертвецкой.

Какое страшное зрелище, какая леденящая душу картина! Рядком, близко друг к другу, лежали восемь голых трупов без голов. Все это были тела мужчин сильных, здоровых, но страшно обезображенных предсмертными страданиями — судорогами. Так, у одного трупа были скрючены руки и ноги чуть не в дугу, у другого пятки были прижаты почти к спине. Рядом лежало восемь же отрезанных голов. Эти головы были еще ужаснее трупов! Точно головы безумного царя Ииуя, в которые он играл как в бирюльки. У некоторых глаза были закрыты, но у некоторых открыты, и в них застыло выражение смертельного ужаса и невыразимых мук.

Тусклый хмурый свет падал на эту страшную гекатомбу мертвых тел из высокого окна покойницкой.

— Ну, доктор, пора! Пожалуйте сюда! — пригласил меня великий сыщик.

Поверите ли, я был рад спрятаться даже за такое мрачное прикрытие, лишь бы только не видеть этого зрелища. По условному знаку в мертвецкую стали впускать посетителей по одному. Кого тут только не было в этой пестрой, непрерывно тянущейся ленте публики! Это был живой, крайне разнообразный калейдоскоп столичных типов. Начиная от нищенки и кончая расфранченными барыньками — любительницами, очевидно, сильных ощущений; начиная от последних простолюдинов и кончая денди в блестящих цилиндрах. Все входили и, почти без исключений, отшатывались в ужасе назад, особенно в первый момент.

— О господи! — в страхе шептали-шамкали ветхие старушки, творя молитвы и крестясь дрожащей рукой.

Были и такие посетители обоего пола, которые с громким криком страха сию же минуту вылетали обратно, даже еще ничего хорошенько не разглядев. С двумя дамами сделалось дурно: с одной — истерика, с другой — обморок. Их обеих подхватил и вывел сторож.

— И чего, дуры, лезут… — недовольно ворчал талантливый сыщик.

Тут, кстати, не могу не упомянуть об одном курьезном эпизоде, столь мало подходящем к этому страшному и мрачному месту. В мертвецкую вошел какой-то хмурый, понурый мещанин. Он истово перекрестился и только собирался начать лицезрение этой «веселенькой» картины, как вдруг я, наступив на край гробовой крышки, потерял равновесие и… грохнулся вместе с ней на пол. Крик ужаса огласил покойницкую. Мещанин с перекошенным от ужаса лицом вылетел пулей из покойницкой, крича не своим голосом:

— Спасите! Спасите! Покойники летают!